С тяжелым сердцем вышла я от Тенькиных. А проходя по двору, увидела, как какие-то великовозрастные парни с гиканьем и улюлюканьем гоняли голубей. Возле забора на опрокинутом ящике шло жаркое картежное сраженье, и каждый взмах захватанной карты сопровождался отборной руганью.
…Я вспоминаю об этом по дороге в совхоз, где живет рабочий народ, где, как сказал мне капитан, «создана атмосфера общественной нетерпимости к тунеядцам», где их учат жить в труде. Чтобы не уподобились они тунеядам — насекомым, или паразитам-растениям, что существуют за счет других. А чтобы стали они людьми.
— Прежде всего зайдем к коменданту, — говорит капитан, когда мы, наконец, добираемся до цели нашего путешествия — села Отрадного.
Лейтенанта Ливанского мы находим без труда — он живет в общежитии вместе с совхозными рабочими и переселенцами.
— Как дела? — осведомляется у него Бойченко. — Что, неукротимый Пшеничный все еще воюет?
— В камере предварительного заключения воюет, — лейтенант мрачнеет. — Оформили по 206-й. За хулиганство.
— Ну, а Жирков?
— День работает, два гуляет.
— А Севастьянкин как?
— В порядке. В общем все на уровне. Вот только новенький…
— Давай-ка пройдем по комнатам, посмотрим, — и Бойченко направляется к двери.
Первым, кого я увидела в общежитии, был мой «старый знакомый» Тенькин.
— Новенький, — комендант кивнул в его сторону. — День-деньской матрац продавливает.
Тенькин, словно речь идет вовсе не о нем, невозмутимо курит и следит за колечками дыма.
— Как можете вы спокойно смотреть на такое? — вскидываюсь я, когда мы выходим в коридор.
— Нагляделся. — Лейтенант достает из портсигара сигарету. — Что здесь два года назад творилось, когда привезли первых поселенцев! Залегли все по койкам, и конец. Дела, говорят, не голуби, не разлетятся.
— А теперь-то они работают? — допытываюсь я.
— Теперь? Да вы, товарищ корреспондент, лучше свежим глазом сами посмотрите.
И «товарищ корреспондент» стала все смотреть «свежим глазом». Увидела книги на тумбочках, музыкальные инструменты. И не без удовольствия отметила: в комнатах ни души.
И еще одна любопытная деталь так и просится в мой блокнот: заведующая совхозным магазином полушутя, полусерьезно жаловалась: не выполняется-де план товарооборота из-за того, что мал здесь спрос на… вино-водочные изделия.
Вечером, когда в общежитии стал собираться народ, мое внимание привлек худощавый мужчина. Он занимался рисованием. По красному полотнищу он старательно выводил: «Повысим производительность труда».
— Наглядная агитация, — поясняет комендант, и неизвестно, что он имеет в виду: самый плакат или то, что поселенец во внеурочное время по собственному почину занимается нужным для совхоза делом.
— Куровский, наш художник, — не без гордости рекомендует худощавого лейтенант. — Что новенького задумал нарисовать, Григорий Александрович?
Куровский тщательно вытирает запачканные красками руки, после чего лезет в деревянный сундучок и выкладывает пачку литографий. Бережно перебрав пачку, он кладет для всеобщего обозрения довольно потрепанный лист.
— Вот поглядите — «Последний день Помпеи». Правда, здорово? Я, откровенно говоря, большие надежды на эту самую Помпею возлагаю.
Наши недоуменные лица подогревают пыл рассказчика.
— Все очень даже просто, — невозмутимо продолжает наш собеседник. — Расчерчиваю я всю Помпею на квадраты и тютелька в тютельку срисовываю. Картина богатейшая. Так что эффект огромный, сами понимаете. А кроме того — прощай Отрадное. Как в песне поется: «Последний нынешний денечек гуляю с вами я, друзья».
— Это еще почему? — опасаясь подвоха, настораживается лейтенант. — Бежать, что ли, собрался?
— Зачем бежать? Все на законном основании. Да меня за такую Помпею, если хотите знать, вы же сами первый, товарищ лейтенант, досрочно освободите. «Иди, — скажете, — Куровский, иди, милый человек, на все четыре стороны, раз ты для нашего клуба такую замечательную вещь написать постарался. Недаром ты потрудился. Теперь с открытой душой возвращайся к своей жене, которая честно барахтается в торговой сети, и к малютке сыну, который в свои семь лет уже печатается во всемирно известном журнале „Мурзилка“. Надеюсь, я правильно передаю ваши мысли, гражданин комендант?»