— Похоже, ты больше работаешь ногами, — иронически заметил Севастьянкин. — И вдруг с возмущением: — Убери свои конечности, дышать нечем.
— Позвольте вас заверить, благородный гидальго в ушанке, если бы вы попробовали один только раз, один только вечер кидать рок, вы бы имели весьма бледный вид. Нет, я не кровожаден, но с удовольствием посмотрел бы, как ваш бездыханный труп увозит карета «Скорой помощи».
Когда все улеглись, в ногах у Жоры примостился бывший пономарь.
— Внемли моему слову, отрок, — страстно зашептал он. — Я сам великий грешник перед богом и людьми — в лености и праздности дни свои проводил. И я говорю тебе: сей семена хлеба насущного…
— А шли бы вы, батюшка, к такой-то матушке. — Жора лениво ругнулся и повернулся спиной к разобиженному Хоменко.
На следующий день Дойнас получил наряд на чистку коровника.
— Комендант, — Дойнас понизил голос до конфиденциального шепота. — чтоб вы знали, тореадора из меня не получится. Меня, к вашему сведению, в детстве боднула корова, и с тех пор я питаю естественную неприязнь к парнокопытным. Что касается молока, то, видите ли, после грудного я сразу же перешел на «старку». Надеюсь, гражданин комендант, я достаточно популярно изложил свое мирное воззрение?
— Уж чего ясней! — Комендант нахмурился. — Но только имей в виду, Дойнас, отлынивать от работы тебе не удастся. Надеюсь, я тоже достаточно популярно изложил нашу установку?
После полудня Жора появился в коровнике. Шла дойка.
— Откровенно говоря, здесь не пахнет «Красной Москвой» и даже «Серебристым ландышем». — Жора брезгливо сморщил нос. — Впрочем, мадемуазель, ваше присутствие способно украсить даже такое место.
Молоденькая доярка густо покраснела, пальцы ее заработали еще быстрее. Тогда, вытащив из кармана смятую салфетку с меткой «Кафе „Европа“» и вытерев вспотевший лоб, Жора, который явился сюда со своей неизменной гитарой, оперся о притолоку и взял несколько аккордов. Коровник огласился звуками его хриплого голоса.
Корова закрутила шеей и так двинула копытом, что едва не опрокинула подойник.
— Шел бы ты отсюда, непутевый, — рассердилась доярка.
Ухмыльнувшись, Жора стряхнул приставшие к брюкам соломинки и расхлябанной походкой направился к выходу.
Около дверей он, демонстративно откашлявшись, снова стал исполнять что-то из своего репертуара.
Жориным «портом» стало Отрадное. Эта «тихая гавань трудяг», как Жора окрестил совхоз, все больше разочаровывала любителя острых приключений.
Вернувшись из коровника, Дойнас рассчитывал найти партнеров и перекинуться в картишки, однако общежитие встретило его открытыми настежь дверями. В комнатах не было ни одной живой души, если не считать кота, по прозвищу «Туник», который блаженно посапывал на Жориной койке. Жора с досады хватил кота вдоль спины гитарой и уселся на согретое Туником место.
— Так все и поешь? — удивились соседи по комнате, когда, возвратившись вечером домой, застали новичка бренчащим на гитаре.
— А почему бы мне, собственно, и не петь, джентльмены? — Не меняя позы, бездельник сплюнул на пол.
На него не обращали внимания. Каждый спешил переодеться, умыться и отправиться в столовую. После работы на свежем воздухе никто не страдал отсутствием аппетита. Впрочем, и провалявшийся весь день лежебока тоже успел изрядно проголодаться.
— Представляю себе, чем кормят в вашем фешенебельном ресторане «От-рад-ное», — протянул иронически Жора, проворно надевая ботинки. — Просто ума не приложу, что мне заказать, котлеты деваляй или ростбиф по-гамбургски?
— Да ты никак в столовую собрался? — спросил его кто-то.
— Вы угадали, сэр. Так и быть, почту своим присутствием вашу убогую таверну. Рискну попробовать бифштекс по-деревенски.
— Не попробуешь, лучше не рискуй. — В глазах соседа по койке сверкнули лукавые искорки. — Поесть тебе не придется.
— Не беспокойтесь, мосье, — Жора ухмыльнулся, — у нас еще имеются рупии.
— Рупии? А кому они нужны, твои рупии? Что, ты их заработал? — вмешался Севастьянкин.
— Вы только послушайте, что мелет этот мистер в телогрейке! Между прочим, в отличие от ваших сапог, которые вы смазываете чем-то необыкновенно вонючим, тугрики не пахнут.
— Э нет, ошибаешься. Еще как пахнут, — и мужчина в телогрейке, засучив рукава, поднес к самому носу Жоры свою пропитанную мазутом руку. — Так что можешь не спешить. У нас здесь такой принцип: кого работать не заставят, того и есть не посадят.