Кассы в нашей столовой не имеется. Кормят за те денежки, что заработал. Прямиком из бухгалтерии их, значит, и начисляют.
Жора заметно сник.
— Что же, по-вашему, выходит, сеньоры? Значит, молодой человек, полный, между прочим, жизненных сил и энергии, должен помирать с голоду?
— Зачем помирать, — успокоили его. — Просто молодой человек, полный этой, как ее, энергии, должен работать…
Комната снова опустела. Все ушли ужинать. Только Жора остался лежать на застеленной койке. Петь уже не хотелось. Туник потерся было о ножку кровати, выпрашивая подачку.
— Ну за что тебя кормить, паразит толстобрюхий? — Жора пнул кота ногой. — Или ты мышей ловишь? Только и умеешь чужую колбасу лопать. Мотай отсюда, пока жив!
На следующее утро Дойнас поднялся задолго до сигнала подъема.
— Решил, стало быть, парень за ум взяться, — улыбнулся сосед по койке.
— Вы не знаете Жору, но вы его еще узнаете, — многозначительно пообещал тот, подтягивая свои «техасские» брючки с «молниями».
Однако ни в коровнике, ни на свиноферме, ни в мастерской Жора так и не появился. Он ввалился в общежитие поздним вечером. Из увесистой авоськи недвусмысленно выглядывали два бутылочных горлышка и кульки со снедью. От самого Дойнаса разило спиртным.
Он плюхнулся на кровать и во всю мощь хмельного голоса загорланил:
— Вот что, парень, — сурово оборвал его Севастьянкин, — закрывай свою шарманку. У людей завтра рабочий день.
…Шли дни. Каждое утро Дойнасу выписывали наряд. Но Жора, хотя изрядно осунувшийся и пролезавший в свои брючки уже без посторонней помощи, продолжал с независимым видом слоняться по совхозу с неизменной гитарой под мышкой.
— Эх, отрок, — пробирал его пономарь в отставке, — на целый-то год грошей не наберешься. Что делать-то будешь, когда весь прохарчишься?
— Жора, конечно, не миллионер, — усмехался Дойнас, — к сожалению, у него нет счета в лондонском банке. Но у Жоры все же есть золотой фонд. Перманентные чувихи позаботятся о своем Жорике.
И действительно, спустя неделю на имя Дойнаса поступила объемистая посылка. Она пришлась как нельзя более кстати — Жора разменял свой последний рубль.
Жора подошел к висевшему на стене плакату. Вырезал бритвой две буквы. С кривой усмешкой прочитал вслух: «Кто не работает — ест». После чего накрыл тумбочку вафельным полотенцем и вынул из чемоданчика затейливую вилку-трезубец.
— А вилочка-то вроде меченая, — заметил Хоменко, рассмотрев четкую гравировку «Отель „Одесса“».
— Взял для коллекции. Я, видите ли, папаша, страстный коллекционер, — колдуя над посылкой, небрежно пояснил Жора.
— А ты, отрок, видать, не одни вилки собираешь? Полотенчико что, тоже для коллекции? — продолжал интересоваться въедливый служитель культа. — На полотенчике-то вон тоже буковки отпечатаны: «Южная железная дорога».
— Я вижу, папуля, вы опять занялись своей любимой религиозной пропагандой и мечтаете научить меня заповеди «Не укради». Прошу вас, не тратьте понапрасну свое красноречие и не портите мне аппетита.
Жадно жуя маслины и запивая их коньяком, Жора сперва с подъемом запел было свою коронную песенку: «Кушай сало, пей вино…», но потом зачертыхался — кушать-то было нечего: ни хлеба, ни колбасы в посылке не оказалось.
— Не голова, а сплошной перманент, — плевался он, — нет чтобы положить несчастному голодающему пару французских булок и кусок голландского сыра.
— Шел бы ты работать, Дойнас, — не раз уговаривал бездельника комендант. — В твоих же собственных интересах.
— Взялся бы ты, дурья башка, за ум, — от души советовал Жоре «мистер в телогрейке» — бывший алкоголик слесарь Севастьянкин.
— Прозри, отрок, — усовещивал Жору бывший пономарь, который выполнял ныне по две нормы на садовых работах.
Однако Жора, заметно спавший с лица, то и дело подтягивающий брюки, оставался непреклонен: он, Жора, до работы не унизится, не замарает свои руки навозом.
Но, наконец, на безоблачном Жорином небе сгустились тучи. И над его беспечной головой собралась разразиться гроза.
Однажды утром, когда он по обыкновению в полном одиночестве тренькал на гитаре, в комнату вошел комендант.
— Пошли, с тобой директор поговорить хочет.
— О, понимаю, — Жора с готовностью вскочил. — Мне хотят преподать правила хорошего поведения для молодых людей, не так ли? Наконец-то сбылась моя хрупкая мечта, и я удостоюсь чести предстать перед самим Большаком, — Жора церемонно раскланялся.
— Перестань паясничать, Дойнас, — обрезал его комендант. — Лучше причеши свои вихры — ишь, торчат, как у попа.