— Надеюсь, наш разговор будет происходить тет-а-тет, что в буквальном переводе означает «голова к голове»? — осведомился Жора, когда они подошли к двери директорского кабинета.
— Да, директор хотел поговорить с тобой с глазу на глаз, — комендант открыл дверь и снова закрыл ее за Жорой.
По подсчетам коменданта Ливанского, Жора пробыл в кабинете часа полтора, не меньше. О чем они говорили? Может, рассказывал Большак, как в детстве был беспризорником, как три раза бегал из детдома, а потом угодил в колонию и наверняка убежал бы и оттуда, если бы не был там воспитателем Иван Викторович. И вот ему-то и суждено было сыграть решающую роль в жизни оборванного, вшивого и в свои двенадцать лет глубоко разочарованного и обозленного мальчишки.
Впрочем, о чем именно рассказывал тогда Жоре Большак, так и осталось неизвестным. Весьма возможно, что он рассказывал вовсе не о детстве, а о юности. О том, как комсомольцем в составе продотряда отбирал хлеб у кулаков. Может быть, и не об этом, а о том, как воевал на фронте. Или как закладывали в степи этот самый совхоз. И хотя, о чем шел разговор между директором и отпетым тунеядцем Жорой, так никто и не узнал, но только факт остается фактом — вышел Жора из кабинета не своей обычной танцующей походочкой и в голосе его не слышалось никакой бравады, когда он сказал поджидавшему его коменданту:
— Знаете, верблюда раз спросили: «Почему у тебя шея кривая?» А он отвечает: «А что у меня прямое?» Вот так и со мной, комендант…
Весь остаток дня Жора был непривычно задумчив и даже грустен.
Когда товарищи по комнате вернулись с работы, Жора лежал, отвернувшись к стене, всем своим видом показывая, что не имеет никакого желания поддерживать разговор.
На следующее утро он впервые встал вместе со всеми. Комендант обрадовался. «Проняло-таки парня. Хоть на затравку хватит, а там всем, как говорится, миром навалиться можно будет». Однако Дойнас и не собирался брать наряд.
— У меня есть дельце поважнее, — многозначительно сообщил он коменданту и зашагал к конторе.
Выждав, когда в кабинете директора никого не было, Жора вошел. Большак поднял голову. Оживился.
— Ну так что ты, парень, надумал, выкладывай.
— А вот что, Лев Давыдович, — слова застревали в Жорином горле, и язык с трудом ворочался, как будто прилипал к гортани. — Я сегодня, если хотите знать, ночь не спал. Но нет, не думайте, культурная революция во мне не совершилась. Просто лично вы мне симпатичны. И поэтому я хочу предупредить, чтобы вы на меня не надеялись.
Большак не успел ничего ответить — в кабинет вошло сразу пятеро, и у каждого из них было неотложное дело к директору. Воспользовавшись этим, Жора тотчас выскользнул за дверь…
Жора по-прежнему бил баклуши.
…— Что же с ним делать? — советуется с капитаном озабоченный комендант.
Капитан раздумывает.
— Видимо, одними уговорами и разговорами с таким типом не обойдешься, — говорит Бойченко и встает. — Пойдем-ка к нему…
При нашем появлении Жора вскакивает с кровати.
— Жора был и остается галантным кавалером, — и он, паясничая, отвешивает в мою сторону церемонный поклон и развязно капитану: — Привет начальству. А с вами, гражданин комендант, если мне память не изменяет, я уже имел несчастье беседовать на зорьке вопреки моей настоятельной просьбе, которую так красиво выразил один неизвестный мне поэт: «На заре ты меня не буди». Звучит, не правда ли?
Комендант хмурится.
— И так вот каждый раз.
— Скажите, Дойнас, есть ли хоть какая-нибудь работа, которая могла бы вам прийтись по вкусу? — Капитан смотрит на Жору в упор.
— Ей-богу, вы меня смешите, гражданин начальник, — Жора развязно потягивается. — «Смотри в корень», как сказал Козьма Прутков. Так вот, когда я однажды последовал его совету, то обнаружил, что в корне слова «труд» лежит слово «трудно». С тех самых пор, откровенно говоря, я понял, что это не для меня. Я, видите ли, предпочитаю легкую жизнь. Пища — дело другое, пища пусть будет тяжелой. Прошу прощенья, но у меня еще не кончились часы мертвого сна, — и он демонстративно ныряет под одеяло.
— Ну вот что, Дойнас, — голос капитана звучит строго. — Видимо, хорошие советы действуют на тебя, как горох об стену. Ты, наверно, думаешь, что и здесь можно безнаказанно лодыря гонять. Но ты ошибся. Три месяца мы все ждали, пока ты за ум возьмешься. А больше ждать не намерены. В субботу обсудим тебя на общем собрании.
— А что мне может сделать этот ваш парламент? — Жора криво усмехается.