— Увидишь. Во всяком случае, или ты будешь работать, или…
— Или что? — осведомился Жора, но видно было, фасон с него малость слетел.
— А там увидишь, — оборвал его комендант. — И помни, тебя предупредили…
…На следующий день Дойнас исчез. Хватились — ни гитары, ни ее владельца. Исчез в неизвестном направлении, «накинув плащ, с гитарой под полою».
Впрочем, милиции вскоре стало известно это направление.
— А после побега он опять будет жить в Отрадном? — интересуюсь я.
— Нет, — качает головой капитан. — Сначала Дойнаса будут судить за побег. Потом его направят в лагерь. Заметьте, в лагерь, а не на поселение. Придется применить к нему более крутые меры. Ведь Жора не просто тунеядец, он, так сказать, тунеядец-рецидивист. Лагерь с его строгим режимом, работа под охраной часового — это, вероятно, единственный способ воздействия на злостных тунеядцев такого рода….
Однажды, сидя у коменданта, я задала ему вопрос, который давно вертелся у меня на языке:
— А каким этот Жора был раньше?
Комендант вместо ответа подошел к письменному столу и, порывшись в одном из ящиков, достал трепаную тетрадку в клеенчатом переплете.
— Вот это вам, пожалуй, многое объяснит, — сказал он. — Тетрадку «великолепный» Жора, видимо, впопыхах забыл в тумбочке.
Листаю страницу за страницей, с каждой из которых так и торчат ослиные уши трутня и циника. Впрочем, чтобы не быть голословной, я приведу эти небрежно сделанные карандашом записи.
«Январь 1963 года. Всю неделю праздновали новый год. Блеск! С этого завода, конечно, тоже потурили за прогульчик, но я чихать хотел. Когда Ньютона стукнуло по голове яблоком, он открыл закон всемирного тяготения. Сейчас, когда меня „стукнули“ на заводе, мой чердак тоже осенила гениальная идея. А на что она мне вообще сдалась, эта принудиловка?
Февраль. Целый месяц полной свободы личности от труда. Классное житье! Правда, у меня, к сожалению, нет папаши-профессора. Но еще, слава богу, не вымерли бабушка и дядя. И они хотя и числятся инвалидами труда, но вдвоем ухитряются за день поклеить целую уйму конвертов. Я считаю, что тоже вношу в это дело посильную лепту, ибо увеселяю их игрой на гитаре. А вообще скука адская, от зевков скулы сводит. С тоски начал набрасывать в блокнотец кое-какие мыслишки для потомства. Лишь бы убить время до вечера. А уж вечером я свое беру — напиваюсь в дым. На какие пфенниги? А все очень просто — у меня есть закадычные дружки, у этих дружков есть приличные предки. На их фартинги и пьем. Банально, но факт. Между прочим, заманиваем девчонок на пустую Володькину дачу (его маман и папан укатили в отпуск). И начинается детский писк на лужайке.
Март. От нечего делать выписываю для освоения и пуска в оборот некоторые словечки. Как-то: „„Авагис“ — ночная человекообразная обезьяна, водится в лесах Мадагаскара“. Прямо зависть берет. Вот устроилась: висит себе, бродяга, вниз головой и знай лопает апельсины! Не жизнь, а сплошной фестиваль! „Эль“ — род пива. „Сули“ — по-корейски водка.
(Далее следовал ряд нецензурных выражений на разных языках.)
Март — апрель — май — июнь. Все время напиваемся в дугу. Когда не хватает золотых кружочков, оставляем в кабаках пиджаки в залог. Во всех питейных заведениях нашего города их уже целая коллекция. Вопрос стоит остро: где бы раздобыть тугриков?
Июль. Делаю отличный бизнес — в порту знакомлюсь с интуристами и потом скупаю у них барахло. О’кэй! На апельсинчики хватает… Между прочим, ребята прозвали меня „Авагис“. Мне это импонирует.
Август. Ура! Я расту в собственных глазах — моей скромной особой начинает интересоваться милиция.
Сентябрь. Все течет, все меняется: раньше я бегал в школу, потом стоял за станком. Затем валялся на кровати. Сейчас я сижу в камере. В ожидании суда заставляют копать землю. Никакой выдумки! То ли дело в Америке! Я как-то вычитал, что начальник детской тюрьмы в Пенсильвании оказался неплохим педагогусом. Он предложил, чтоб за время пребывания в тюрьме подростки, обвиненные в угоне автомашин, проходили курс автомобильного дела. Тогда в случае, если по отбытии срока они снова сопрут машину, то уж по крайней мере будут уметь с ней профессионально обращаться.
Октябрь. Жестокая судьба всем раздала арбузы и дыни, а на мою долю достался огурец. Меня приговорили к высылке на три года „с обязательным привлечением к труду“. Ха! Давно я так не смеялся — эти наивные люди думают, что Жора будет работать вместо трактора. Как бы не так».