Теперь-то он ревел — понимал, что так не обойдется. Придется отвечать по всей строгости.
Народ стал расходиться. Доктор Володя, такой же перемазанный копотью, как и все, уже оказавший первую помощь обожженному Груше, настаивал, чтобы тот непременно отправился с ним в больницу.
— Да пустяки, — отнекивался Груша, — на мне все и так хорошо заживет.
Но доктор в конце концов все-таки настоял на своем. Жена Груши тихонько всхлипывала, размазывая по лицу смешанные с копотью слезы, но по всему видно было, что эта измученная женщина, хлебнувшая немало горя с лодырем мужем, теперь гордилась им и радовалась за него.
Большак, парторг и комендант уходили с пожарища последними. Они шли медленно.
— Спешить некуда, не на пожар, — невесело пошутил Большак.
— И как мы будем ферму строить? — огорченно произнес парторг. — Лесов-то кругом нет.
— Из самана, — как уже о деле решенном, заметил Большак. — Ферма — еще полбеды. Вот с поголовьем туго придется. Разве что у соседей взаймы попросить…
Некоторое время все шли молча.
— Да, кстати, а у этого вашего Груши, — спрашивает директор Ливанского, — у него ведь как будто жена и двое ребятишек?
— Да, Лев Давыдович, — подтверждает комендант. — Двое пацанов. Он недавно сюда семью выписал. Наказал жене дом продать. У него ведь скоро срок кончается. Так он думает здесь навовсе обосноваться. Вот только не решался с вами разговор о постоянной прописке завести. Боялся, как бы не отказали.
— Я думаю, неплохо будет, если такие, как этот Груша, поселятся в Отрадном постоянно. Ты как думаешь, Яков?
— Согласен, — говорит парторг.
— Так скажи своему Груше — пусть приходит.
Оформим ему постоянную прописку, — решает директор.
Комендант Ливанский довольно улыбается — он знает, постоянная прописка в их Отрадном не простая проформа. Право работать и жить в совхозе «Степное» надо заслужить.
Поначалу в этой истории не было ничего необыкновенного: он и она полюбили друг друга, он и она решили пожениться. Загвоздка состояла в другом: она, то есть Катя Чернова, была не только совхозным садоводом, приехавшим сюда год назад по окончании техникума, но и дочерью заместителя председателя райисполкома. А он был поселенцем Анатолием Мартыновым, которому предстояло еще год «отрабатывать срок». И папе Чернову кандидатура жениха пришлась явно не по вкусу. Как, впрочем, и маме Черновой тоже.
— Он же тунеядец! — вне себя кричал папа.
— Бывший, — спокойно парировала дочь.
— Ему же еще надо целый год отрабатывать в этом стоящем у черта на куличках совхозе! — ломала руки мама.
— Больше, значительно больше года, мамочка, — уточняла дочь. — Мы с Толей решили навсегда поселиться в Отрадном.
Но сколько ни противились родители Черновы, сколько доводов ни приводили против замужества своей единственной дочери, сама дочь твердо стояла на своем — она любит Анатолия, и они должны пожениться.
И вот в одно из воскресений будущие супруги рука об руку отправились на совхозном «газике», украшенном по такому случаю пучками полевых цветов, в село Дубки, где находится райисполком, и перешагнули обветшалый порог брачного ведомства.
Нет, не заметили они ни унылой комнаты, ни облупленной печки, ни голого подоконника без единого цветка. Их глазам даже мигавшая вполнакала лампочка, видимо, казалась факелом, зажженным в их честь, а обвязанная крест-накрест платком заведующая брачными узами чем-то вроде наследницы Гименея по женской линии.
— Женишься раз, а плачешься век, — вместо приветствия авторитетно заявила наследница Гименея. — Жениться-то легко, а вот разжениться трудно. Так что вы над этим, молодые люди, поразмыслите на досуге, а там, глядишь, и передумаете. Все к лучшему и обернется.
Но молодые люди считали, что любовь уже прошла ОТК их сердец. И вежливо попросили приступить к соблюдению необходимых формальностей.
— Каких еще там формальностей? Мы вас вообще регистрировать не собираемся.