Вся стена возле койки Маргариты сплошь завешена фотографиями мужчин. На многих снимках изображена и сама Маргарита в откровенно низком декольте, со взбитой прической.
— А ведь она прехорошенькая, ваша Маргарита! — замечаю я, рассматривая фотографию.
— Та ни! — баба Киля морщится. — Червоне яблучко, та в сердце выни червяки…
Начинается дождь. Только его не хватало. На душе и без того невесело. Беспокоит мысль, что капитан Голько не вернулся, а тут еще этот дождь. Долго прислушиваюсь, как дробно барабанят капли о крышу нашего домика.
Ночь не обошлась без происшествий. Просыпаюсь от осторожного стука в окно.
— Тетя Маруся, откройте…
— Никак Маргошка приехала? — Тетя Маруся зажигает свет и идет открывать дверь.
Появляется знаменитая «Марго с Приморского бульвара» — в насквозь промокшей нейлоновой блузке, с босоножками под мышкой. Моргая ресницами, с которых на щеки стекает синяя краска, Марго с нескрываемым любопытством рассматривает того, кто занял ее койку. Я поспешно вскакиваю.
— Нет, нет! — в три голоса уговаривают меня тетя Маруся, баба Киля и сама Марго. — Оставайся здесь. Марго ничего не стоит добежать до своей подружки Светки Гулидовой. Это же совсем рядом.
И не успеваю я возразить, как промокшая Марго опять выбегает под дождь.
…Встаем в шесть. Дождя, правда, нет, но пасмурно. Вместе со всеми иду «на наряд» — распределение работы, которым ведает совхозный бригадир.
— Правильно начинаешь, Галкина, — одобрительно кивает мне Каляда.
Нас, высланных, направляют на прополку. Что ни говори, а есть что-то символическое в том, что именно тунеядцев «бросают» на борьбу с сорняками.
Тетя Маруся добыла мне сапку. Но вот беда: сапка совсем тупая. Бегу в кузню — времени в обрез.
— Я тебе так наточу, дочка, — добродушно улыбается кузнец, — что меньше двух норм никак не выполнить.
И действительно, вскоре лезвие сапки сверкает.
— А вечерком зайди, ручку сменю, эта для тебя тяжела больно! — кричит кузнец мне вслед.
Наскоро перекусив, залезаем в кузов машины. Понемножку начинаю узнавать вчерашних знакомых. Вон та, с обветренным лицом — Гвоздева: пришла-таки! И Марго тоже здесь и баба Киля в чистеньком наглаженном платье с белехонькой косыночкой на голове. И, разумеется, тетя Маруся. И даже жена коменданта чернобровая Галя.
Тетя Маруся отмеряет каждому по четыре полоски. Себе и бабе Киле — по шесть. И Надежде Головань — тоже шесть. «Ишь ты, — думаю я, — по полторы нормы отрабатывают!»
— Це по блату, — смеется баба Киля, — ведь мы родычи: на одному сонци онучи сушилы.
Мне тетя Маруся отводит почему-то только две полоски. Хорохорюсь: что я, хуже других, что ли?! А кроме того, мне известны здешние порядки — за половину нормы и есть, чего доброго, не дадут!
— Хорошо, если для начала и это осилишь, — звеньевая усмехается.
— Совхозных-то рабочих сюда небось не гонят, — ворчит тетя Маруся. — Им, видишь ли, не выгодно: эта норма рубль девяносто тянет, а на другом больше заработаешь. Совхозные за телятками ухаживают, а нас норовят послать, куда Макар телят не гонял.
Совхозных сюда действительно не посылают. Но ведь не следует забывать, что поселенцы, между прочим, не просто поселенцы, а наказанные.
Тетя Маруся ловко орудует сапкой. А у меня ничего не получается: продвигаюсь, как черепаха. Уже где-то далеко-далеко маячит белая косынка бабы Кили, давным-давно обогнала меня Марго со своей неразлучной подружкой Светой — обе в коротеньких трусиках и майках, они движутся легко, как будто танцуют.
Горячий пот заливает лицо. Сбрасываю кофточку. Налегаю что есть мочи, но тщетно: все равно тянусь позади всех. Уже чуть ли не на горизонте размеренно машет сапкой тетя Маруся.
— И какого черта, — вдруг слышу я, — ты из себя вылазишь?!
Я разгибаюсь: оказывается, у меня есть «конкурентка»: на земле разлеглась ширококостая женщина с одутловатым лицом.
— А ты, новенькая, ложись позагорай! — советует мне она. — И учти: от работы даже лошади дохнут.
— А как же норма?
— Что норма? Был бы выход на поле. Раз выход есть, ко мне не прицепишься… — И она нарочито громко запевает сиплым голосом:
— И чего ты, Любка, опять лежишь, как галушка? — возмущается тетя Маруся, которая уже успела закончить первый ряд и возвращается, допалывая второй.
— Да у меня с утра чтой-то живот тянет, — хнычет Любка.
— Як до дила, так и сила, — подает голос баба Киля, которая тоже почти справилась со вторым рядом. — Кожный день яки-нибудь небылыци.