— Мы никого не неволим, никого не принуждаем. — Большак испытующе оглядел собравшихся, как бы прикидывая, сколько народу откликнется на это дело и сколько останется стоять в стороне. — Я только хочу сообщить вам, товарищи, что такие «сады для всех» уже высажены на всем пути от Киева до Ровно и от Ровно до Львова. А ведь между этими городами добрых пятьсот километров. Я когда ездил в командировку — сам видел, как сажали и колхозники, и рабочие, и студенты, и школьники, и наш брат совхозники. Словом, всем народом сажали, потому как они для всего народа и предназначены. Вот и на нашу долю выпало посадить деревья, которые, глядишь, лет через пяток уже плодоносить начнут.
— Это что же выходит, — с места кидает реплику Жирков, — я буду из сил выбиваться, а кто-то моими яблочками закусывать?
— Почему кто-то, — директор на одну минуту прикрывает глаза, но я вижу, как он устал. — Хоть бы и ты, к примеру.
— Ну, нет, — крутит головой Жирков. — Я здесь жить не собираюсь. Я как в песне поется:
— Так вот, товарищи, — подытоживает Большак, — резолюций, думаю, принимать не будем. Просто кто хочет, тот завтра к пяти часам пусть подходит к конторе. — И потому, что директор тотчас начинает толковать с парторгом совсем о других делах, я понимаю, что Большаку уже ясно, кто откликнется и кто останется стоять в стороне.
…Назавтра почти все совхозные рабочие были в сборе, кроме тех, кому предстояло работать ночью на фермах. Из высланных отсутствовали только Жирков и «король», которому после операции доктор запретил заниматься физическим трудом. Пришел и Тенькин, возле которого, как пришитый, держался Дариоглу.
Само собой разумеется, что и комендант Ливанский тоже вооружился лопатой. Пришли и парторг, и директор, и я, конечно.
Всех нас погрузили на грузовики — до шоссе километров двадцать — и довезли до места.
Работа закипела. Добрых часа три люди дружно копали неподатливую глинистую землю, аккуратно сажали в вырытые ямки хрупкие саженцы, бережно утрамбовывая вокруг рыжие комья.
звонко и задорно начинает Ольга — жена Чубрицкого. Видно, что она сегодня в прекрасном настроении — муж не валяется пьяный под забором, тут же возле нее знай кидает лопату за лопатой. И от этого весело на душе у женщины.
Тенькин и Дариоглу работают вместе. Они уже посадили несколько саженцев. Я впервые за все время замечаю у Тенькина пробудившийся к чему-то интерес. Его обычно безразличное лицо оживленно. Он даже мурлычет себе под нос какой-то несложный мотивчик.
— Эй, Коля, подсоби, будь добр, — с задором окликает его «просто Вера», — а то боязно, как бы не поломать веточки.
— Сейчас, — с готовностью откликается Тенькин, — только свое доделаю.
Большак тоже сажает, несмотря на одышку. А парторгу все нипочем — он молод, полон сил, работа веселит его.
Я тоже сажаю свое деревце.
И вот уже вдоль большого участка по обе его стороны выстроились зелеными флажками вехи будущего.
Придет пора — зацветут эти деревья, поспеют на них плоды. И каждый, кто захочет съесть румяное яблоко или сочную грушу, сможет запросто сорвать их с дерева.
— Вот вы все интересуетесь корнями прошлого, товарищ корреспондент, — задумчиво говорит мне Большак, когда мы трясемся по дороге к совхозу в кузове пятитонки. — А ведь у нас, как вы могли бы сами убедиться, ростки будущего имеются. И надо вам сказать, ростки куда более ярко выраженные, чем разные там пережитки…
На следующий день мы уезжали из Отрадного.
Большак, который, несмотря на воскресный день, уже спозаранку явился в контору, вышел нас проводить. Прощаясь, капитан Бойченко, как само собой разумеющееся, обещает директору:
— Еще трех поселенцев мы вам в этом месяце подкинем.
— Что же, — соглашается директор. — Работы у нас — край непочатый.
А кругом шелестят золотистые колосья, набухают соками шершавые персики, наливаются янтарем кукурузные початки, и все это вместе взятое и есть плоды труда человеческого. И есть во всем этом и частица, сделанная руками поселенцев.
Не случайно, видно, когда по приезде я спросила одного из совхозных рабочих:
— Ну, как тут у вас тунеядцы?
Он даже обиделся:
— Тунеядцы? Какие тунеядцы? У нас тунеядцев нет. У нас все работают.
На этом заканчиваются пока мои записки. То, о чем здесь рассказано, происходило на самом деле. Многих событий я была сама не только свидетельницей, но и участницей. Однако я не назвала подлинных имен работников милиции. Я сделала это с умыслом — мне думается, что такого, как Каляда, узнают не в одном коменданте. Что же касается двух совершенно противоположных председателей совхозов, то и они фигурируют под вымышленными фамилиями, потому что являются также весьма типичными. Будем надеяться все же, что таких, как Деревяшко, значительно меньше. О том, что будет дальше с бывшими «королями безделья», покажет будущее.