Полина вздрогнула, подняла голову и уставилась на одного из тех безликих и бессмысленных полицейских, что наводнили квартиру. Он стоял перед ней, заслоняя собой выключенный телевизор. Старенький телевизор, еще с выпуклым кинескопом, от которого, казалось, через десять минут просмотра начинают вытекать глаза.
— Что? — спросила Полина.
— Где вы были до того, как…
— Да вы рехнулись, что ли?! — послышался еще один голос.
В комнату вошла Софья. Полицейский неодобрительно оглянулся на нее.
— Девушка. Не мешайте работать.
— Эта девочка только что лишилась матери! — Софья бросилась к Полине.
— Я понимаю.
— Нет! Вы — не понимаете! Хотите кого-то допрашивать — допрашивайте меня, а она просто вернулась домой, как обычно. Она ничего не знает! Оставьте ее в покое.
— А вы, получается, что-то знаете? Почему вы оказались здесь?
— Потому что Ильичев отравился и умер сегодня на съемках, вот почему я здесь! — сорвалась на крик Софья. — Потому что Наташа не знала про яд, ее смена заканчивалась. Она просто дождалась, пока Ильичев отфутболит блюдо, и забрала эти чертовы пирожные! А я не смогла до нее дозвониться, и…
— Вот как, — усмехнулся полицейский. — «Просто забрала». То есть, по-вашему, это в порядке вещей — «просто» тащить домой все, что плохо лежит?
— Не смейте! — взвилась Софья. — При дочери — как вы можете такое говорить? Вот, так и знала, что вы… Хорошо, что я осталась. Не слушай его, Полиночка. — Она обняла Полину за плечи. — Твоя мама — святая женщина. — И снова, на глазах обретя силы, набросилась на полицейского: — Этому надутому козлу Ильичеву, у которого и так денег — куры не клюют, теперь, небось, памятник поставят! Медалью наградят посмертно! А Наташа, значит, — «все, что плохо лежит»? Да вы знаете, сколько она получала? Знаете, как ей за эти гроши впахивать приходилось? А говорить теперь все будут только про эти несчастные пирожные…
— Пирожные, — услышала вдруг Полина свой голос.
Софья и полицейский повернулись к ней.
— Что, простите? — спросил полицейский.
— Опять. Эти. Пирожные, — прошептала Полина. — Надкусанные тортики… Остатки десертов… Я никогда их не ела. Никогда! И ее сто раз просила не брать их! Не унижаться! А она… Зачем она это сделала, дура?! — Полина не сразу поняла, что уже не шепчет, а кричит.
— Почему вы подумали, что гражданин Ильичев был отравлен?
— Я так не думала.
— А как же вы думали?
— Я подумала, что он отравился.
— А это не одно и то же?
— Нет, если русский язык для вас — родной.
— Не дерзите, пожалуйста. Так почему вы подумали, что гражданин Ильичев был отравлен?
— Господин Долинин…
— Меня зовут Максим Андреевич.
— Хорошо, Максим Андреевич. Вы меня вообще слышите? Я не думала, что Ильичев «был отравлен». То есть я не думала, что его кто-то отравил. Просто человек попробовал пирожное, а через минуту упал. И та девушка из зрительного зала, которая к нему подбежала, сказала, что он не дышит. Если бы она так не сказала, я бы подумала, что просто поперхнулся.
— То есть вы увидели, как Ильичев попробовал пирожное, потом увидели, что он упал, услышали констатацию смерти от непрофессионала и сделали однозначный вывод: Ильичев отравлен. Так?
— Я предположила, что он отравился. Понимаете? Не отравлен, а отравился, это разные вещи! Когда у вас в семье кого-то рвет или, простите, понос начинается, вы ведь первым делом вспоминаете, что этот человек ел, правда?
— Отвечайте, пожалуйста, на вопросы. Итак, вы предположили, что Ильичев отравился. И что предприняли?
— Я пошла в кухню…
— Для чего?
— Не знаю. Хотела убедиться…
— В чем? Вы ведь работаете гримером, верно?
— Верно.
— И как вы связаны с кухней?
— Никак.
— Никак… Но тем не менее, пока все остальные суетились вокруг Ильичева, вы зачем-то отправились на кухню.
— Я не врач. И от моей суеты не было бы никакой пользы. Но я предположила, что с пирожными что-то не так. Уже потом подумала, что, может, у Ильичева просто была аллергия… А почему вы спрашиваете вообще? Вы меня что, в чем-то подозреваете?
— У меня, Софья Николаевна, работа такая — подозревать всех и каждого. Вы в данном случае не исключение.
— Что-о?!
— Не кричите, пожалуйста. Вы, вероятно, удивитесь, но я тоже человек. И уже почти сутки на ногах… Итак, вы пошли в кухню. Что вы там делали?
— Осмотрелась и увидела, что на подносе лежат всего три пирожных. А было больше, штук шесть. Я поняла, что остальные кто-то забрал, и стала выяснять, кто. Мне сказали, что это Наташа.