– Конечно, господин Марг, это ошибка! – сказал начальник. – Примите наши извинения, сейчас мы доставим вас домой. Виновного накажем. Молод еще, усерден… не понимает, какая это беда когда живот болит.
– Не болит, а растёт, – поправил Марг. – А вы, усердный юноша, когда без работы останетесь, приходите – возьму могилы копать. Мне нужны усердные. Что касается мальчика, – Марг посмотрел на Нигиду, выкатив свои глаза дальше, чем наполовину, – я на него не сержусь. Детская фантазия. Пусть идёт домой…
Нигида выскочил из полиции, но домой не пошёл. Он вообще не знал, куда идти.
Глава 26
А в Школе Мудрых Правителей все пока было спокойно и безмятежно, за исключением маленькой беды.
Близнецы Ветя и Фидя научили Паукана танцевать на столе. Ветя барабанил по столу пальцами, а Фидя бринькал на губе. И паук, если был в настроении, начинал крутиться и подпрыгивать. Ну, а если не в настроении, то просто сидел, нахохлившись и подобрав ноги.
Как раз в тот день, когда Нигида собирался на разведку в шкаф, Паукан был не в настроении. А королевич Кена из старшего класса все пихал его пальцем и приставал:
– Пляши! Ну, ты, Паукашка! Букашка! Пляши, кому говорю! Ну! Таракашка!
Паукан терпел, терпел, а потом взял и цапнул Кену за палец. Кена заорал не своим голосом, а Паукан соскочил на пол и убежал под тумбочку.
– Додразнился! – сердито сказали Ветя и Фидя.
– Ерунда, уже проходит, – мужественно ответил Кена и с пальцем во рту пошёл на улицу.
А едва вышел из дворца, как у него пропали силы, заболел живот и началась лихорадка. Прибежал взволнованный профессор, унёс Кену в медпункт и не приносил оттуда до следующего утра. Все это время у дверей медпункта дежурил завхоз с метлой и отгонял, чтобы не подслушивали. И все-таки некоторым слышалось оттуда бульканье, неясное бормотанье… и все решили, что профессор лечит Кену колдовством.
Вся Школа переживала. Говорили, что профессор лечит Кену колдовством, потому что наука не нашла еще лекарства от пауканьего яда. Наука не знала даже, что пауканы кусаются. И что они вообще бывают…
– Говорят, от всех ядов бивень единорога помогает, – сказал Мижа.
– Много чего говорят, – махнул рукой Журиг. – И что китовый зуб помогает, и что чёрный жемчуг. Все ерунда. У нас в Тании так только от яда умирают, все средства без толку. Например, приходит к тебе злейший враг, давай, говорит, мириться. Берет яблоко, разрезает, тебе половину, себе половину… Хрум, хрум – съели. Ему хоть бы что, а ты умираешь. Оказывается, у него нож был с одного бока ядом намазан…
Паукана пришлось отпустить в джунгли. Напрасно Ветя и Фидя уверяли, что Паукан не виноват, что Кена сам. Все равно пришлось. Вдруг ему кусать понравилось. Наступишь ему в темноте на лапу, он и цапнет…
А Кена на другой день поправился. Только пауков с тех пор жуть боялся. Его даже девчонки крестовиками пугали.
Глава 27
Раннее-раннее утро. Лес и туман – еще неизвестно, что гуще. Сквозь лес и туман пробирается холодный от росы Нигида.
– Ты куда? – вдруг спросил чей-то невыспавшийся голос, и чья-то рука взяла Нигиду за штаны.
– За грибами, – соврал Нигида.
– А лукошко? – не поверил невыспавшийся голос.
– А я сразу ем, – сказал Нигида. Но понял, что заврался и сказал правду: – Я, дяденька, в Королятник – друзей спасаю.
Полицейский опять не поверил и рассердился:
– Какие тут тебе друзья?! Проваливай, проваливай! – и надрал Нигиде левое ухо.
Ухо сразу распухло и перестало шевелиться. Нигида «провалил» и решил пробраться к Школе в другом месте. Там его поймал другой полицейский.
– А, это опять ты?! – узнал он Нигиду. – Из-за тебя моего напарника из полиции выгнали? А ну, катись отсюда! – и надрал Нигиде правое ухо.
Что делать, Нигида «покатился». С больными красными ушами, но, не теряя надежды, он выбрался из леса и попытался пройти прямо через ворота. Но ворота тайно стерегли от посторонних сразу ТРОЕ полицейских. Они тоже не выспались, и раз ушей у Нигиды здоровых больше не было, надавали ему пинков и подзатыльников. Полиция в этот день хорошо работала.
Нигида засунул руки в карманы и хмуро побрёл по дороге прочь. Ему было очень плохо. Вдруг прямо перед ним из тумана явилась лошадь. На ногах у лошади были тапочки, а на спине – рыжая девчонка, которая смотрела на Нигиду сердито. А Нигида её узнал и обрадовался.
– Ты принцесса?! Тревога! – и рассказал все, как было, и как есть.
– Иди в город и никому больше ни слова, – сказала принцесса.
– Эй, ты куда? – крикнул Нигида.
Принцесса свернула с дороги и скрылась в лесу…
Самое страшное происходило в час дня на дазборгском базаре. Там завхоз Гослоф покупал капусту. И не заметил, что какой-то нищий насыпал в бочку горсть порошка. (Нищий этот был вовсе не нищий. У него было целых сто золотых, полученных за это гнусное дело, и еще двести ему обещали.)
Но по дороге в Школу на телегу с завхозом вдруг напали хулиганы и всю капусту отобрали. Вместе с бочкой. Завхоз был очень недоволен, профессор же, узнав о возмутительном происшествии, только улыбнулся:
– Ну и шут с той капустой.
– Как же так? – удивился завхоз.
– А вот так, – прошептал Ифаноф. – По секретным данным сегодня борщ варить не рекомендуется. Будем есть гречку.
А ночью в город Дазборг въехала группа всадников. Как тёмные бесшумные призраки, неслись они по безлюдным мостовым. Одинокий полицейский, завидев их, в ужасе бросился бежать.
– Стой! – приказал ему властный голос.
Огромные фигуры всадников окружили полицейского.
– Где дом гробовщика Марга?
– За углом налево… Второй дом…
Так же бесшумно всадники исчезли за углом.
…И больше страшного гробовщика никто не видел.
Стыдно признаться, но это уже конец. Конец заговора. А сказку еще можно читать дальше. Когда будет все, я скажу.
Глава 28
Девочки спросили маэстро Зиторенго, бывают ли привидения?
– Портреты, – сказал маэстро. – Портреты – разве это не призраки? Холст, покрытый тонким слоем красок. А посмотришь – живой человек, прямо в глаза глядит и о чем-то думает. Грустит про себя. А на самом деле, может, умер давно…
Маэстро и сам рисовал портреты. Приведёт кого-нибудь в свою комнату, усадит в кресло и рисует. Час рисует, два рисует… Глаза у маэстро блестят, щеки горят, волосы лохмаче обычного… Это вдохновение! Уже натурщик устанет сидеть, а Зиторенго готов рисовать хоть всю ночь! С трудом успокоившись, он отложит кисти. Придёт в палату девочек и долго смотрит на портрет Дамариной прапрабабушки. А насмотревшись, возвращается к себе и все, что нарисовал, соскабливает ножом. И потом полночи играет что-то тихое на своей виолончели. Что было у него на холсте, никто не видел. А ведь рисовал маэстро Зиторенго здорово. Особенно лошадей.
Может быть, это портрет Дамариной прапрабабушки так на него действовал? Очень может быть. Как-то вечером Дамара рассказала историю этого портрета.
– В общем, моя прапрабабушка была колдунья и красавица. Многие знаменитые художники пробовали нарисовать её портрет, и ничего не выходило. Двое даже утопились с отчаяния. Тогда она говорит: «Не надо мне никакого портрета. Надоели художники. Пускай последний попытается, и все». А последний художник сам был немного колдун. Ну и вот. Приготовил он специальные заколдованные краски и стал рисовать. Рисует и смотрит на неё серьёзно так и пристально. Колдунья говорит ему:
«Ты медленно рисуешь, художник. Я успею состариться». А художник ничего не отвечал. Он тайно любил колдунью, но не выдавал себя ни одним словом. Лишь когда портрет был закончен, он сказала: «Госпожа моя! Смотритесь, как в зеркало, в этот портрет». И ушёл, не взяв денег, и больше никогда ничего не рисовал. Только вот этот портрет остался. Иногда колдунья надевала белое платье и вплетала в волосы цветы, как на портрете. Сядет перед ним и смотрит так пристально, и не мигая. И портрет, правда, становится её отражением. Она улыбается, портрет улыбается. Она подмигнёт, портрет подмигнёт. Потом портрет начинает шевелить губами, и колдунья шепчет следом… Так несколько часов глядят они друг другу в глаза, потом колдунья со стоном отходит, падает на кровать и засыпает… И вот, прошло много лет. И когда охотились на ведьм, колдунью сожгли на костре, хоть она и была королевской крови. Её выдали придворные старухи за то, что она не стареет и красота её не проходит. Ну, заодно хотели сжечь и портрет. А он не горит. Хотели изрезать в клочки, тоже не вышло. Нож краску только сверху царапает, а потом царапины заживают. Хотели закрасить лицо колдуньи, но свежая краска высыхает и отваливается, а портрету – хоть бы что. Ладно, думают, закопаем в землю. А моя бабушка, только она тогда еще маленькая была, украла у них портрет и в чулане спрятала. Прошло семьдесят лет, все про портрет забыли. А недавно мы в новый дворец переезжали, вещи собирали, я и нашла его. Весь пыльный, в паутине… Во дворце увидели, стали ахать, какая красота. А бабушка мне все про него по секрету рассказала. Только, девочки, я вам тоже по секрету…