— Наташка… Наташку отвезла бы на дачу к маме, а? На всякий пожарный…
— Сережа, не говори так.
— Сказал: отвези.
— Сережа, я больше не могу, не могу… Сережа…
Да, тело К. лежало так долго, что кровь засохла, и, когда его поднимали, спокойно и грубо, словно мешок, лоскут кожи с правой щеки остался на полу.
21— Сергей Палыч, вам привет от супруги.
— Вы ее…
— Мы ее — что?.. Нет-нет, не дергайтесь… Нет, пока — нет… Я ее видел. Самолично, — с улыбкою лгал следователь.
— Как она?
— Все в порядке. Не волнуйтесь.
— Ее уволили из Боткинской?
— С чего вы это взяли?!
— …Скажите, Ксения Максимилиановна, как у вас с русским языком?
(Накануне: плющ вьется над столом, главврач крутит очки за дужку, женщина с золотыми волосами — на краешке стула, словно птичка, готовая взлететь; другая женщина, облеченная неясною властью, с голосом шершавым, точно стена…)
— Я не понимаю… Что вы хотите сказать? Я русская.
— Винцентиани — русская фамилия?!
— Дед был итальянец… Но он жил и работал всю жизнь в Кишиневе…
— А учились-то вы где? В Италии?
— Что за бред… В Харькове я училась…
— А вот тут сигнал на вас поступил: и обучались-то вы за рубежом, и русским языком плохо владеете…
— Вера Павловна, ради бога! Ксения Максимилиановна прекрасный специали…
— Сигнал поступает — мы реагируем, Борис Абрамович. А вы как хотели?
— …Все в порядке, жива и здорова, просит передать вам, чтоб вы не упорствовали. А, кстати, в какой степени Ксения Максимилиановна была посвящена в ваши шпионские дела?
— Не было никаких шпионских дел. (Со смертельной усталостью, с бессильною тоской и оттого — неубедительно.) О моей работе она ничего не знала, абсолютно ничего.
(«Сергей, я так больше не могу. Секреты, секреты, вечно запретесь в комнате; секреты государственной важности — а сами орете друг на друга так, что на лестничной площадке слыхать. Наташка плачет, я уснуть не могу…» — «Ксана, у нас работа под грифом, надо же понимать». — «Я все понимаю. Я не понимаю одного: почему эта ваша закрытая работа происходит по ночам у нас в квартире?» — «Может, ты бы хотела, чтоб я насовсем переселился в институт?» — «Может, и так. Все равно я тебя почти не вижу».)
— Знаете, Сергей Палыч, у меня сосед был… С виду приличный вроде человек — а оказался предателем, английским шпионом. И супругу в свои делишки втянул, подлец. Ну, дальше понятно что… А у них сынишка был, у соседей-то, большой уже — десять лет. Пацан хороший, ничего сказать не могу: учился на пятерки, идейно подкованный… Но в детском доме ребята его невзлюбили, сами понимаете — сын врагов народа… Жалко… С вашей-то, конечно, было б не так — малышка ведь совсем. Что были отец с матерью — даже и не вспомнит. Спокойно вырастет в коллективе, станет советским человеком. Вы ведь именно этого, насколько я понимаю, добиваетесь?
— Я понимаю, что вы хотите сказать…
— Долго же до тебя доходило — а еще ученый. А у тебя ведь еще и мать-старушка имеется… Она, бедняжка, думает, что ей позволят взять твою дочь — ну, пусть думает…
— Если я… если я признаю все обвинения, все подпишу, дам нужные вам показания — вы гарантируете, что мою жену оставят в покое?
Почему они сразу не воспользовались против К. этим убийственным оружием, а потратили столько времени на действия жестокие и безрезультатные? Я не настолько хорошо разбирался в людях, чтобы ответить на этот вопрос. Скорее всего, конечно, они хотели надломить его дух. Как это ни прискорбно, возможно и то, что они просто наслаждались муками беспомощной жертвы. Однако же, насколько мне помнится, они были искренни, когда заявляли, что предпочли бы «беседам» с К. совсем иное времяпрепровождение (тут в их мозгах возникали мысленные образы женщин…), и сетовали на отвращение и скуку, охватывавшие их во время этих «бесед»… Ну, не знаю. Наверное, это так и останется для меня загадкой.
(Позднее мне сказали, что начальство попросту отводило следователям на работу с каждым обвиняемым определенное количество трудочасов и эти трудочасы нужно было заполнять хоть чем-нибудь. Но я — даже зная теперь, что такое люди, — не хочу этому верить.)
— Гарантирует гарантийная мастерская. Может, Ксения Максимилиановна — мало ли, чужая душа потемки! — сама по себе какое-нибудь преступление совершит, ну там украдет лекарства какие-нибудь в своей больнице, — как я могу гарантировать? Я тебе только обещаю, что если ты не дашь показаний — жена твоя стопроцентно окажется… И Наташа…