— Кому-нибудь еще хочется пить? — интересуется эсэсовец.
Она получает одежду — ситцевое платье в цветочек и черный свитер, вытатуированный на предплечье номер, начинающийся с буквы А, и место в бараке. Три ряда трехъярусных нар. Ей достаются самые верхние. На них могут уместиться четыре женщины, если бы они легли навзничь. А должно уместиться девять, поэтому вечером все ложатся на левый бок, лицом к стене. Колени согнуты, тела плотно прижаты друг к другу. Ночью все одновременно переворачиваются на правый бок.
Через два дня выясняется, что им дали неправильные номера. Функционерка, делающая татуировки, перечеркивает цифры горизонтальной чертой — ей и Янке Темпельхоф. Накалывает новые номера, на сей раз с небольшим треугольником.
— Вам повезло, — объясняет она. — Треугольник, правда, еврейский, но номер означает, что вы картотечные.
На них заведены карточки, потому что они были в тюрьме.
Им повезло, потому что картотечные не подлежат селекции.
В первый день произошла ошибка. Пришел транспорт из лодзинского гетто, и в суматохе их забыли отделить от тех евреев, из Лодзи. Их селекция была незаконной. В отличие от той. Те евреи приехали обычным транспортом, в картотеке они отсутствуют, и их подвергли селекции правильно.
Она уже давно обратила внимание на свитер, который носит одна из функционерок в канцелярии. Вязаный, разноцветный. Она подходит поближе. Кое-где видны узелки, снизу и из рукавов выглядывает темно-розовая подкладка. Это тот самый свитер, в котором ее подруга Бася Малиняк, по мужу Гайер, собиралась ехать в Гондурас.
Они с Янкой возвращаются в барак. По дороге она рассказывает о Басе, о свитере, о Гондурасе. Может, это знак? Вполне возможно, считает Янка, вот только как его понимать?
— У Баси я познакомилась со своим мужем. Зашла на минутку, хотела шнурки вдеть, а он стоял возле печки и грел руки о кафель. Вот так… А потом опустил их, таким беспомощным жестом…
— Твоя Бася что-то хочет тебе сказать, — заключает Янка Темпельхоф. — Может, ты переживешь Освенцим?
Договор
Они выстраиваются перед бараком еще затемно. Штубовые[24] и надзирательницы проверяют, все ли на месте, докладывают эсэсовцам. Цифры не сходятся, надзирательницы снова считают и пересчитывают, поверке нет конца.
Небо во время поверки двух цветов. С одной, темной стороны — непроглядно-серое, с другой, лучезарной — розово-фиолетовое. Сквозь этот свет плывут облака, на миг наливаясь фиолетовым и золотым свечением, а затем стекая на землю. Нигде она не видела таких красивых восходов, как в Освенциме.
Рядом с ней стоят две женщины из Силезии. Та, что постарше, напоминает ей мать — глаза похожи, и рот, и скулы…
Она заключает договор с Господом Богом.
— Я буду ей помогать, — говорит она Ему, — а Ты за это помоги моей матери… Договорились?
Она заслоняет женщину от ветра. Другие узницы стараются занять место в середке, где потеплее, а она сразу встает с краю, чтобы женщина, похожая на мать, могла за ней спрятаться.
Та благодарно улыбается, складывает руки и что-то шепчет.
Она наклоняется к ней.
— Не мешайте мне, пожалуйста, — отвечает женщина, — я молюсь.
Она тоже разговаривает с Господом Богом:
— Вот видишь? Я ей помогаю. Не забудь про наш договор.
Обувь и одежду забирают на дезинфекцию. Вши от нее погибают, но гниды остаются. Через несколько дней из них появляются новые вши. Из-за этой дезинфекции она лишается единственной фотографии мужа. Она хранила ее в ботинке и не успела перепрятать, когда отдавала обувь. На снимке — молодой мужчина в норвежском свитере, на лыжах, в руках лыжные палки, вдали заснеженный склон.
Карантин. Они не работают, после поверки сидят на нарах.
В полдень им дают суп из брюквы или картофельных очисток. Из брюквы лучше — в нем нет песка. Ближе к вечеру они получают по половинке вареной картофелины и по куску хлеба. Картофель узницы съедают, а хлеб оставляют на завтрак: утренний голод мучительнее вечернего. Они прячут хлеб под матрас и спят на нем всю ночь, чтобы никто не стащил.
Суп приносят функционерки — в деревянных бочках с ручками, сквозь которые продета палка. Функционерки называют эти бочки фасками[25]. Они разливают суп по мискам, выносят фаски и оставляют у стены барака.
После полудня — вторая короткая поверка. Женщины поспешно выбегают из барака и бросаются к бочкам; отгоняя стаи огромных сонных навозных мух, руками соскребают присохшие ко дну остатки супа. Минут пятнадцать стоят на плацу между бараками. В это время она пытается найти кого-нибудь из Варшавы, расспрашивает про улицу Панскую.
24
Каждый блок в лагере был разделен на штубы (от немецкого