А, кстати, на этом и можно сыграть! Мол, он, Рад, явился сюда ненадолго – вот наберет дружину, и… А как же род?! Род, который стал для Радомира своим. Нет, совсем негоже бросать его на произвол судьбы, отдав в жадные лапы жреца Влекумера. Надо что-то придумать. Ладно, поживем – увидим.
– Похоже, пришли, – Хильда кивнула на показавшийся за деревьями частокол, с недавних пор ограждавший селенье.
Доброгастово – так его называли соседи, свои же обходились и вовсе без названия. Просто – селение, и так ясно.
Перекинутый через местами обвалившийся ров деревянный мосточек уже успел порасти травой, видать, давненько его не убирали. Никто не нападал? Ну, а кто? И без того все окрестные племена платили дань гуннам, чего делить-то? Хотя, если подумать – найдется. Те же луга, охотничьи угодья, да мало ли? Будут в достатке воины – сразу же всплывет, что соседи что-то должны… другое дело, что воинов-то почти и не осталось уже – всех выгребли гунны.
– Эй, кто? – все же на воротной башенке маячил часовой – совсем еще молодой парень, чернявый, с ухмылкою.
– Глаза протри, чудо! – надменно вскинул голову Рад. – Я – Радомир из рода славного Доброгаста! А это – моя супруга Хильда. Не узнал, что ли?
– Теперь узнал, – присмотревшись, кивнул воин. – А я – Горност. Погодьте, сейчас открою ворота.
Ага, слез. Заскрипел засов. Распахнулись створки.
– Входите. Долго же вы гуляли! Все уж думали – сгинули. Влекумер-навий сказал – утопли в болоте.
– Как видишь, выплыли, – скривился Родион.
– Ой… – воин – он был без кольчуги и бос, лишь за поясом виднелся кинжал – округлил глаза. – С волосами-то у тебя что, господине? Неужто, ведьма какая остригла?
– Сам остриг – вши задолбали. Понимаешь – вши!
– А-а-а… Еще помогает волосы чесать гребнем.
– Благодарствую за совет.
– Или водой известковой мыть.
– И одежка у вас чудная…
– Тьфу ты. Тебе какое дело, что у нас за одежка? – молодой человек отмахнулся. – Лезь уж на пост, Аника-воин! Копье свое не забудь.
Прихватив прислоненную к частоколу рогатину, юноша проворно усвистал на вышку.
– Ну, – сворачивая к Доброгастовой усадьбе, зло прищурился Радомир. – Поглядим, что тут.
На улице, похоже, стоял сентябрь, в селении все были заняты полевыми работами – кое-где еще заканчивали жатву, кто-то распахивал огневище, оставшееся от спаленного леса, а кое-кто уже боронил поля под озимые. В полях работы хватало, да и на усадьбах не сидели без дела, не было у этих людей такой привычки – бездельничать. Для того, чтоб выжить, нужно было работать – много, упорно и тяжело.
– Слышишь? – останавливаясь у небольших ворот в сложенной из камней ограде, Рад обернулся к супруге. – Вроде орет кто-то?
– Орут в поле пахари, – поправила – вот же язва! – Хильда. – Да, кто-то говорит… похоже, приказывает, распоряжается.
– А вот мы сейчас посмотрим, кто там так обнаглел? – раздраженно сплюнув, Родион ударил в ворота кирзачом, а потом и забарабанил кулаками. – Эй, черти! А ну, открывай!
Звякнув цепями, во дворе разом вскинулись псы, заблазнили, зашлись в лае.
– Кого там несет? – нелюбезно осведомились с усадьбы.
– Отворяйте, говорю, сволочи!
И слова-то, конечно, еще такого не придумали – сволочи, но смысл был именно такой, и нужные слова вылетали изо рта сами собою.
– Вот я те отворю, вот взгрею! А ну! Кто там такой смелый?
Сказали – «тако хоробр» – Радомир уже в уме переводил все.
– Ну?
Ворота распахнулись, явив стоявших во дворе, у обширной мазанки покойного Доброгаста, людей – длинного, чем-то похожего на глисту, мужичка с сивенькой бороденкой, одетого, впрочем, в отнюдь не дешевый, готской работы, плащ, и сопровождавших его подростков – иначе не скажешь – в доспехах дубленой кожи и с копьями. Вся эта гоп-компания, похоже, деловито пересчитывала гусей и уток, коих проворно пригоняли рабыни и слуги.