Махаев пытается достать меня крюком справа. Несмотря на свои невеликие года, в родном Саратове он числился в непобедимых кулачных бойцах. Он меня почти достает, негодяй. Можно бы поаплодировать, но некогда. Перекатом ухожу назад и пытаюсь из положения лежа подсечь ему ноги. Раньше этот фокус проходил на ура, но Шелихов кое-чему подучил своего коллегу, и унтер-стрелок успевает подпрыгнуть. Когда он приземляется, я уже стою на ногах. Н-на! Эх, чуть-чуть не дотянулся… Уй! А вот он – дотянулся. Вот ты ж зараза, как больно своего будущего государя саданул… О-ба! Примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении. Этот удар мне сам Махаев и поставил – полновесный прямой справа. Он как-то задумчиво прикладывается отдохнуть. Нокаут. Что-то я сегодня быстро с ним разделался – придется еще с Шелиховым поспарринговать.
Невысокий Егор катится вокруг меня, как мячик, состоящий из мускулов. Ну-ка, ну-ка, что это ты замыслил, казачья твоя душа? Ага, ты меня, значит, на бросок решил поймать! Так это мы еще будем поглядеть, кто кого поймает… Поглядели, мать твою так! Поймал, зараза! В последний момент поменял направление броска и кинул меня влево, хотя обозначал атаку вправо. Э-эх, все! У него не вырвешься…
– Хорош, Егор, хорош. Сдаюсь! Посмотри, там Махаев не очухался? Филимон, ты живой?
Слабое мычание означает, что унтер-офицер Махаев приходит в себя. Рядом яростно валяют друг дружку Васильчиков и Ренненкампф. Ну, это у них надолго. Странно: Егор с Филимоном не ревнуют меня, напротив – каждый старается показать приятеля в выгодном свете. А вот князь Сергей и Павел Карлович – друзья-то друзья, а до дела дойдет – ревнуют меня хуже, чем Отелло Дездемону. Вот и сейчас каждый старается выйти победителем, ведь я вижу схватку.
Хотя во всех остальных случаях действуют они дружно, так сказать, единым фронтом. К внутреннему, ближнему кругу добавились еще два человека: капитан Хабалов[9], который не знает, да, надеюсь, никогда и не узнает, что в феврале 1917-го он будет фактически единственным человеком, пытавшимся штыками столичного гарнизона переломить ситуацию, и военно-морской адъютант – лейтенант Эссен[10]. Этого скоро придется отпустить в академию, но пусть запомнит, что государь у него – я! Именно сейчас Хабалов активно загоняет чуть растерявшегося Эссена в угол зала. Ничего, ничего, Николай Оттович, держитесь! Учитесь выпутываться из сложных боевых ситуаций…
Так, пора заканчивать этот марлезонский балет. Кажется, Ренненкампф стал сдавать, и теперь он становится способен на любые, абсолютно противозаконные действия. Эдак ведь ухлопает еще Васильчикова сгоряча. Или тот его…
– Господа офицеры! – Ох ты! Подскочили, как ошпаренные котята. – Вольно, вольно! На сегодня достаточно. Пойдемте завтракать, господа.
Вот так. Эта парочка снова не выяснила, кто же из них сильнее. И не выяснит, уж я-то постараюсь. Нечего их в искус вводить.
Мы шагаем по переходам Зимнего дворца. Адъютанты переговариваются, а ординарцы жарко обсуждают перипетии сегодняшней тренировки. Можно пока расслабиться. Что у нас там на сегодня запланировано? Вроде бы к Титову на верфь собирался съездить…
Одно из первых производств, которые мне удалось совершить с помощью «Водки Плюс», было присвоение Петру Акиндиновичу Титову[11] чина генерал-майора по флоту. Этот громадный человечище, похожий на былинного Илью Муромца, талантливый судостроитель-самоучка. Я постараюсь его использовать по полной программе. Он у меня еще министром военного кораблестроения станет… Главное сейчас – посоветовать ему прекратить проектирование и постройку рангоутных крейсеров и таранных броненосцев.
…В моей комнате нас ждет завтрак. Ну что ж – на семерых даже вроде и не очень много. Яичница аппетитно шипит, копченое мясо в меру солоно, а чай просто изумительно ароматен. Мы все дружно набрасываемся на еду. Это мой порядок: офицеры и унтера – за одним столом. Так надо. Тонняга[12] Ренненкампф сперва морщился, но потом смирился и, по непроверенным данным, иногда завтракает со своим ординарцем. Привычка – хуже болезни…
Мы уже заканчиваем, когда Васильчиков неожиданно меняется в лице. Князь Сергей смотрит на всех оторопелым взглядом, потом хватается руками за голову и трясет ей так, словно пытается оторвать.
– Князь, что с вами? Что случилось?!
Взвыв, он валится на пол, яростно сжимая свои виски. Припадок? Только этого не хватало…
– Филимон, коньяку, живо! Бегом, твою мать!
Мы с Ренненкампфом больно стукаемся лбами, одновременно наклоняясь к Васильчикову. Да что же это?
– Государь! Вот коньяк! – Хабалов, отбросив к чертям и этикет, и секретность, протягивает мне бутылку, которую мгновенно раздобыл где-то Махаев.
– Зубы ему разожмите! Да не ножом, Николай Оттович, ложкой! Вот так… Голову приподнимите… – Коньяк янтарной струйкой течет в приоткрытый рот. – Сергей, вы меня слышите?.. Слышишь меня, Серега?!
По лицу Васильчикова разливается мертвенная бледность и тут же сменяется лихорадочным румянцем. Он изумленно смотрит на нас и тихо спрашивает:
– А где этот? Ну, который…
– Какой «который», Сергей? – Ренненкампфа просто-таки трясет от переживаний за друга-соперника. – Здесь никого не было.
– Никого, – нестройным хором подтверждают все остальные, включая меня.
Но Васильчиков уже нас не слышит. Он без сознания. Господи, воля Твоя, что это было?..
Интерлюдия
…Яркий, ослепительно яркий свет режет глаза. Так тихо, что, кажется, можно услышать, как бьются сердца собравшихся.
– …Психоматрица ближайшего окружения ИД изменена настолько, что попытка доктора Берштейна внедриться в одного из потенциальных реципиентов едва не окончилась фатально. Из-за отсутствия резонанса колебаний биологических полей реципиент оказал столь мощное сопротивление, что психоматрица доктора Берштейна едва не была уничтожена. Проверка зондированием психоматриц остальных трех потенциальных реципиентов показала значительные расхождения с имевшимися эталонными образцами. Отдел психосканирования сделал предположение, что внедрение в эти сознания невозможно, по причине невычисляемого, спорадического и скачкообразного изменения картины биоколебаний под внешним воздействием цесаревича, узурпированного ИД.
– А что с Берштейном? – Солидный голос, привыкший задавать солидные вопросы.
– Доктор Берштейн в настоящий момент находится в нашей клинике, в блоке интенсивной терапии, – не менее солидный голос, привыкший давать солидные ответы. – В настоящий момент его состояние не внушает опасений, и шансы на то, что психонема восстановится в полном объеме, весьма велики…
…Тем же вечером мы с Васильчиковым сидим в моем кабинете. Он уже отошел от утреннего припадка и теперь пытается объяснить мне, что же, в конце концов, с ним произошло.
– …И понимаете, государь, я почувствовал себя сразу двумя людьми. Одновременно! – Он понижает голос почти до шепота. – Ничего более странного я не испытывал. Один из этих двоих был я сам, а второй, второй… Понимаете, государь, я был каким-то ученым, что ли… вертятся в голове какие-то странные слова: «Психокарта, иновременной донор, экстремум развития»…
Он удрученно смотрит на меня, глазами больной собаки. Ничего, ничего, князь. Вы не понимаете, зато я все понял. Приходил взвод карателей. Только, похоже, не вышло. Крепость оказалась не по зубам…
Глава 8
Рассказывает Олег Таругин
Вот и Рождество подошло. Императорская фамилия готовится к встрече праздника, в связи с чем активно украшается дворец, с лихорадочной поспешностью шьются бальные платья, новые мундиры, на свет божий извлекаются драгоценности и развязываются мошны для покупки новых… Ну а у меня забот еще больше: ведь мне нужно подготовиться к приезду Вилли и Моретты. Надо подобрать подарки, разработать программу пребывания высоких гостей в России, нейтрализовать маменьку Дагмару, которая все-таки прознала о том, что в Берлине все было не совсем так, как ей было доложено. Маman яростно взвилась на меня, грешного, и целый месяц рассказывала мне о зверствах прусской армии в Дании, о безобразных нравах берлинского двора, о своих святых чувствах к этой «омерзительной нации», которые, по ее мнению, должен испытывать «каждый человек, которому она хоть немного дорога»! Честно говоря, мне до чертиков надоели эти разговоры, но не могу же я, по крайней мере сейчас, сказать ей в лицо, куда ей нужно отправляться со своей пруссофобией! А жаль! Вот бы взглянуть на ее физиономию после примерно такой вот отповеди: «Ваше Императорское Величество! Я сейчас пойду на х…, а вы соблаговолите последовать за мной, только никуда не сворачивайте!» Но мечты мечтами, а делать-то что-то надо. Поэтому я вот уже целый месяц рассказываю ей о своей «неземной любви», взываю к ее материнскому сердцу и привожу кучу идиотских примеров из мировой литературы. Господи Вседержитель, кого я только не призывал на помощь: и Шекспира, и Гомера, и Пушкина, и Шеридана, и Гёте, и даже Сервантеса. Хорошо все-таки, что память у меня неплохая! Постепенно венценосная особа начинает оттаивать, но до решительной победы еще очень и очень далеко. Впрочем, я особенно и не рассчитывал на взаимопонимание в самодержавном семействе: начитаны-с и в курсе об их самодурстве.
9
Хабалов Сергей Семенович (1858–1924) – генерал-лейтенант (1910). С 2.10.1903 начальник Московского, с 27.4.1905 – Павловского военного училища. 24.1.1914 назначен военным губернатором, командующим войсками Уральской области и наказным атаманом Уральского казачьего войска. Зарекомендовал себя хорошим администратором и 13.6.1916 был отозван в столицу и назначен главным начальником Петроградского военного округа. С 6.2.1917 командующий войсками Петроградского ВО. 28.2.1917 арестован и заключен в Петропавловскую крепость. В 1919-м уехал на Юг России. 1.3.1920 эвакуировался из Новороссийска в Салоники. Умер в эмиграции.
10
Эссен Николай Оттович (1860–1915) – адмирал флота (1913). Командир броненосца «Севастополь» при обороне Порт-Артура. В 1909–1915 гг. командующий Балтфлотом. В начале Первой мировой войны по плану Эссена в Финском заливе была создана глубоко эшелонированная оборона, опиравшаяся на минно-артиллерийские позиции, в результате чего силы германского флота в 1914–1916 гг. были скованы.
11
Титов Петр Акиндинович (1843–1894) – русский кораблестроитель-самоучка. Трудовую деятельность начал с 12 лет, работая подручным у отца, пароходного машиниста. В 1859-м поступил в кораблестроительную мастерскую Невского судостроительного завода в Петербурге, где прошел путь от рабочего до корабельного мастера. Руководил строительством фрегата «Генерал-адмирал» (1873), клиперов «Разбойник» (1878), «Вестник» (1880) и др. кораблей. С 1882 г. главный инженер франко-русского завода в Петербурге, где были построены крейсеры «Витязь» (1884), «Рында» (1885), броненосцы «Император Николай I» (1889), «Наварин» (1891). Разработал ряд прогрессивных технологических процессов (обработка судостроительной стали, разметка и проколка отверстий в листах, клепка и др.), изобрел кессон для ремонта подводной части корпуса судна без ввода его в док. Под руководством А. Н. Крылова в конце жизни Титов освоил основы математики, сопротивления материалов и теории корабля; разработал проекты броненосных кораблей, получивших в 1892 г. на закрытом конкурсе Морского министерства 1-ю и 2-ю премии.