Перлит скрепя сердце признал, что сегодня она выглядит лучше обычного. Прежде она не носила модных лент, а теперь оказалось, что щиколотки у нее изящные и тонкие, несмотря на большие ступни. Впрочем, от этого Перлит не стал относиться к ней лучше.
Аэрин чувствовала его злобный взгляд, хотя со стороны казалось, что лицо его выражает лишь ленивое удовольствие. Но ей было достаточно глубокого отблеска в его глазах, томно прикрытых ресницами.
Воспользовавшись паузой в танце, Перлит извлек из воздуха несколько золотых крупинок, внезапно оказавшихся там, когда он за ними потянулся. Сомкнул над ними пригоршню, улыбнулся и снова раскрыл — между большим и указательным пальцем торчал букетик из желтых и белых вьюнков — тех самых, которые Аэрин держала на его свадьбе.
— Для прекраснейшей дамы сегодняшнего вечера, — с поклоном обратился он к королевской дочери.
Аэрин побелела и отпрянула, убрав руки за спину. При этом она наткнулась на соседнюю пару, ожидавшую, пока начнется музыка к следующей фигуре, и они в легком раздражении обернулись посмотреть, в чем дело.
Внезапно взгляды всего двора оказались прикованы к ней. Музыканты на галерее отложили инструменты, хотя им следовало бы уже взять первые ноты. Им больше ничего не пришло в голову.
Дар второго солы, особенно в те моменты, когда тот чувствовал себя отвергнутым, проявлялся с пугающей силой.
Вокруг Перлита и Аэрин образовалось небольшое пространство, и все внимание обширного зала сосредоточилось на букетике желтых и белых цветов. Тор что-то пробормотал и бросил руку партнерши, к вящему неудовольствию дамы (она потом еще несколько недель дулась на рыжую сол). Но он был слишком далеко, на другом конце зала, а присутствующие словно застыли на месте, и никто не изволил посторониться, пока он с трудом пробирался к месту происшествия.
Аэрин знала: стоит ей прикоснуться к волшебным цветам, как они превратятся в лягушек. Или хуже того, взорвутся, чтобы уж точно все заметили. Или, еще хуже, ее вырвет прямо под ноги Перлиту. Перлит тоже это знал. Ее тошнило от магии с раннего отрочества, когда Дару следовало бы уже проявиться, а он все медлил. После болезни она стала переносить все связанное с Даром еще тяжелее.
Она беспомощно стояла и не находила слов. Даже если попросить его превратить цветы обратно в пыль, отзвук магии вокруг его рук и лица останется и она не рискнет тут же возобновить с ним танец.
Перлит стоял, ласково ей улыбаясь, изящно вскинув руку с покоящимся в ладони букетиком. Глаза его сверкали очень ярко.
И тут цветы вырвались у него из пальцев, отрастили крылья, превратились в желтых и белых птиц и исчезли во тьме под потолком, нежно, словно золотые арфы, звеня: «Аэрин, Аэрин…» — а музыканты тем временем снова заиграли. И руки Тора обнимали ее, а Перлит остался в кругу танцующих. Аэрин несколько раз наступила Тору на ногу, пока он помогал ей выбраться из бального зала, поскольку запах магии душил ее. И хотя Тор сделал все издалека, на нем след магии тоже еще присутствовал. Он поддерживал ее на ногах, пока она не сказала чуть дрогнувшим голосом:
— Отпусти, кузен, ты мне пояс от юбки оторвешь.
Он тут же выпустил ее, она оперлась — на стул, а не на его протянутую руку. Он позволил руке упасть.
— Прости, пожалуйста. Я неловок сегодня.
— Ты не бываешь неловок, — с горечью отозвалась она.
Тор промолчал. Он хотел, чтобы она оперлась на него, а не на стул, и потому не заметил, что большая часть горечи относилась к Перлиту, задумавшему поставить ее в неловкое положение перед всем двором. И отчасти к самой Аэрин, а вовсе не к нему. Аэрин сказала, что он может оставить ее, с ней уже все в порядке. Два года назад он мог бы ответить: «Чепуха, ты еще бледная, никуда я от тебя не уйду».
Но сейчас было не два года назад, и он просто ответил:
— Как тебе будет угодно, — и оставил ее, дабы разыскать покинутую партнершу и принести извинения.