Деревенские, не понявшие толком, чему стали свидетелями, нестройно загомонили, когда Талат сделал первый шаг. Мальчик, объявлявший о прибытиях, вдруг выбежал вперед и погладил Талата по плечу, а конь опустил морду в знак признания, не возражая против подобной фамильярности.
Девочка, всего несколькими годами старше мальчика, выступила вперед, привлекая внимание Аэрин, и ясно произнесла:
— Мы благодарим вас.
Аэрин улыбнулась и ответила:
— Это честь для меня.
Девочка выросла с воспоминанием об улыбке первой сол и о том, как та сидела на гордом белом коне.
11
Путь домой протекал в молчании и казался бесконечным. Когда они наконец вошли в Городские ворота, день еще не кончился, хотя Аэрин казалось, что прошла неделя с той минуты, как она услышала прошение деревни к отцу об уничтожении дракона. На улицах Города толпился народ, и хотя вид семерых королевских воинов в боевом снаряжении и с драконьими копьями удивления не вызывал, едущая среди них первая сол в самой замызганной одежде смотрелась необычно, и их небольшой отряд привлекал много любопытных взглядов. «Мое возвращение они видят прекрасно, — мрачно подумала Аэрин. — Какая бы тень ни укрывала меня при отъезде, хотелось бы знать, куда она подевалась».
Когда они прибыли на королевский двор, сам Хорнмар возник у ее локтя, чтобы отвести Талата в стойло. Ей показалось, что эскорт спешивается неуклюже, усиленно бряцая стременами и скрипя сбруей. Аэрин стянула с конской спины свертки и расправила плечи. Она с тоской проводила глазами безмятежного Талата, который охотно последовал за Хорнмаром в предвкушении двойной порции овса. Но застывший взгляд Гебета мгновенно отрезвил ее, и Аэрин направилась в замок впереди отряда.
Даже Арлбет был потрясен, когда они все предстали перед ним. Он сидел в одной из комнат, примыкавших к главному залу для приемов, окруженный бумагами, свитками, сургучом и разведчиками. На лице его читалась усталость. Аэрин и ее эскорт не обменялись ни словом с момента, как оставили деревню, но первая сол чувствовала, что ее ведут, и не пыталась улизнуть. Гебет доложил бы королю сразу по возвращении, значит, и ей следует поступить так же. Может, и хорошо, что у одной застенчивой овцы столько овчарок, ведь, вернись она одна, неизбежно возникло бы искушение отложить расплату.
— Сир, — произнесла Аэрин.
Арлбет взглянул на дочь, потом на Гебета и его застывшее лицо, потом снова на дочь.
— Вы хотите о чем-то мне сообщить? — произнес он, и доброта в его голосе предназначалась не только дочери, но и верному, пусть и возмущенному слуге.
Гебет по-прежнему ожесточенно отмалчивался, поэтому ответила Аэрин:
— Сегодня утром я в одиночку отправилась в деревню Кта, дабы… вступить в бой с их драконом. Или… гм… драконами.
Как же правильно докладывать об уничтожении дракона? Умей она думать хоть немного вперед, уделяла бы больше внимания таким вещам. Ее никогда особенно не занимало, что происходит после убийства драконов. Самого факта уничтожения казалось достаточно. Но теперь она чувствовала себя нашкодившим ребенком. По крайней мере, в глазах Гебета.
Аэрин развернула сверток, который держала под мышкой, и выложила потрепанные драконьи головы на пол перед отцовским столом. Арлбет поднялся, обошел вокруг стола и воззрился на них, причем выражение его лица не сильно отличалось от Гебетова, когда тот впервые осознал, что лежит в пыли у конских копыт.
— Мы прибыли в деревню… после, — произнес Гебет, который предпочел не смотреть на уродливые знаки победы Аэрин по второму разу, — и я предложил Аэрин-сол сопроводить ее в обратный путь.
При словах «сопроводить ее в обратный путь» по лицу Арлбета промелькнула улыбка, но ответил он очень серьезно:
— Я бы поговорил с Аэрин-сол наедине.
Все тут же исчезли, словно мыши в стенах, только двери за собой прикрыли. Гебет, по-прежнему пребывая в ярости, ничего не сказал, но все прочие, кто слышал, как Аэрин заявила королю, что только что убила двух драконов, только и ждали возможности поделиться новостью.
— Ну? — произнес Арлбет бесцветным тоном.
Аэрин испугалась. Вдруг, несмотря на улыбку, он ужасно сердит на нее? Она не знала, с чего начать рассказ. Оглядываясь на все последние годы и вспоминая, как он не препятствовал ее работе с Талатом, как доверял ее суждению, она почувствовала стыд за свою тайну.