Аэрин отвела глаза и опустила их. Взглянула на собственную руку, продетую под локоть Люта, и присоединила к ней вторую. Нежно, словно утешение могло ей понравиться не больше, чем его дар, он обнял ее второй рукой. Она медленно подалась вперед и положила ему голову на плечо.
— Прости меня, — сказал он.
Она тихонько рассмеялась:
— Я пока не была готова умереть. Что ж, проживу дольше, чем мечтала.
Аэрин пошевелилась, отстранилась от него и опустила руки. Но когда он взял ее ладонь в свои, она не попыталась ее отнять. В листве прошелестел ветерок.
— Ты обещал мне еду, — беспечно сказала Аэрин.
— Обещал. Пойдем.
Тропа обратно к дому Люта была узкой, и, поскольку маг не отпустил руки Аэрин, им пришлось идти очень близко друг к другу. Аэрин обрадовалась, увидев взметнувшийся впереди серый камень стен, и на краю маленького двора отстранилась от своего спутника и взбежала по низким ступеням в громадное, высокое помещение. И к тому времени, когда он присоединился к ней, она деловито изображала, будто увлеченно греет руки у камина. Но тепло огня ей не требовалось, ибо кровь ее странно бродила, и румянец на щеках объяснялся не только отсветом красного пламени.
За ужином Аэрин сказала:
— Я ни от кого больше не слышала, чтобы это называли «келар». Только Дар или королевская кровь.
Лют, благодарный за прерванное молчание, быстро ответил:
— Да, это довольно верно, хотя твоя семья получила королевскую власть благодаря его силе, а не наоборот. Изначально он пришел с Севера. — Улыбнувшись ее потрясению, маг продолжил: — Да, это так. У вас и у демонов общий предок, и оба ваших народа пронесли келар через множество поколений. Общий предок вам необходим, без нематериальной силы, даруемой келаром, вы не могли бы сражаться с демонами, и Дамара бы не стало.
Она снова рассмеялась своим шепчущим смехом и заметила:
— Камень в огород тех, кто любил попрекать меня тем, что я полукровка.
— Именно, — согласился Лют, и на лице его промелькнуло раздражение, которое она привыкла видеть, когда бы ни заходила речь о дворе ее отца. — Их невежество столь велико, что один-единственный намек на правду приводит их в ужас. И этот намек — ты.
— Ты явно переоцениваешь меня, — возразила Аэрин. — Может, теперь я и есть все то, что ты про меня говоришь, но прежде я была ничем — не более чем досадной помехой. Особенно досадной потому, что мне хватило бестактности родиться у короля, из-за чего меня не получалось игнорировать, как я того заслуживала.
— Игнорировать! — воскликнул Лют. — Ты должна стать королевой после своего отца. Серьезный, ответственный Тор не более чем узурпатор.
— Нет, — возразила Аэрин уязвленно. — Тор серьезный и ответственный, и из него получится куда лучший король, чем из меня королева. Да какая разница, если он им станет, а я нет.
— Почему нет? — не понял Лют. — Это же ты дитя Арлбета.
— От второго брака, — пояснила Аэрин. — Если бы у королевы Татории родился ребенок, разумеется, после Арлбета правил бы он… то есть, разумеется, правил бы, будь он мальчиком. Но Татория умерла бездетной. Королям, вообще-то, не полагается жениться повторно, однако при крайней необходимости можно, например в случае бездетного вдовства. Но они не могут жениться на неведомых чужестранках сомнительного происхождения. Уверена, все заинтересованные лица испытали большое облегчение, когда беременность неведомой чужестранки разрешилась девочкой, — даже перворожденных дев безупречного происхождения обычно удается обойти наследованием, поэтому отпихнуть меня в сторону было так же легко, как поклясться Семью Совершенными Богами.
Галанна предпочитает считать меня незаконнорожденной, но я видела книгу записей, и я там числюсь как законная дочь — однако не как законная наследница. Священники называют второй брак моего отца морганатическим — моей матери даже не разрешили стать Достопочтенной Супругой. Просто на случай, если у нее родится мальчик.
Со дня встречи с Мауром чувство времени у Аэрин разладилось. И хотя здоровье ее в горной долине у Люта возвращалось, ей все равно с трудом верилось, будто дни и недели имеют какое-то значение. Когда до нее дошло, что одно время года сменилось другим, да и то другое уже проходит, и что такие вещи следует замечать, она отшатнулась от этого знания. Ведь именно тогда Лют сообщил ей о цене, заплаченной ею за возвращение к жизни. Бессмертие оказалось куда более ужасной расплатой, чем любая другая, какую она могла себе вообразить.