А еще было жаль замерзшую в ожидании внимания фаворитку императора. Не понимала, как Главная ведьма могла это терпеть.
– Дерзишь, подлец? Но полно тебе. Сегодня у меня прекрасное настроение. И у Ирджины тоже, – император небрежно похлопал фаворитку по спине. – Сегодня оклеветавший ее лорд расплатится за свой длинный язык.
– Ваше Величество! – выдохнула я, не сдержавшись. – Взываю к вашему милосердию! Лорд Эйлер не виноват! Ему пришлось…
– Кто позволил тебе говорить? – рассерженно оборвал мою речь император, скривившись, будто раздавил таракана сапогом. – Приструни свою любовницу, пока это не сделал я. Начнем, пожалуй.
Худшей пощечины я не могла себе представить. Откланявшись, Каль схватил меня за рукав плаща и потащил дальше к краю балкона. Видела в его глазах столько ярости, что казалось, он сейчас скинет меня вниз, но нет. Не осмелился. Только предупредил:
– Еще раз посмеешь открыть рот – и больше не сможешь открыть его никогда.
– Жалеешь, что привел меня сюда? – усмехнулась я зло.
Не понимала. В голове не укладывалось, что это сборище и есть великие лорды и леди империи, а этот напыщенный индюк – наш император. Теперь я даже не сомневалась, кто выбрал Калиана себе в преемники.
Как можно не выслушать того, кто обращается к тебе за помощью горячо и искренне? Как можно прилюдно унижать тех, кто ничем этого не заслужил? И куда смотрит Главная ведьма – женщина, взявшая на себя обязательства защищать и сохранять империю, ее граждан и весь ведьмовской род? Все эти люди были не в себе.
– Жалею, что вообще связался с тобой, – толчком заставил он меня повернуться лицом к площади.
За что и поплатился. Ожогом прямо на той руке, которой посмел толкнуть.
Магический договор наказывал без промедления. Яростное шипение стало мне бальзамом для израненной души.
– Так отпусти, – усмехнулась я, с тревогой всматриваясь в площадь.
По ту сторону импровизированной сцены через распахнутые ворота набивались горожане. Они толкались, кричали и теснили друг друга, рассредоточиваясь по главной площади Арконии. Лишь на одну тропинку никто не смел ступить. Она была выбелена светлой краской и вела от тяжелой металлической двери прямо к висельнице.
Здесь, на этой площади, казнили только высокородных преступников, провинившихся перед империей и наделенными властью.
Петля мирно покачивалась на ветру. Палач в черной балаклаве ждал своего часа.
– Отпустить? Нет, Тиана, я хочу получить удовольствие, удовлетворение. И получу, пусть и несколько иным способом, чем рассчитывал. Хотя… – Взгляд его остановился на вырезе моего платья. – Ты все еще можешь меня остановить, – кивком указал он на висельницу.
Плотно сжав губы, стиснув зубы, я следила за той самой дверью. Стоило императору махнуть рукой, как море из людей разом стихло, а злосчастная створка со скрежетом распахнулась.
Ноги у меня подкосились. Пальцами вцепившись в балюстраду, я во все глаза следила за фигурой в белой рубашке. Тропинка вильнула в сторону, и я смогла рассмотреть антимагические наручники. Преподаватель по истории демонстрировал нам их, когда мы проходили эпоху инквизиторов.
Лицо… Я всматривалась в знакомое лицо, и он тоже будто искал меня глазами. Это был не Барсвиль, нет. Я убеждала себя в этом. Не Барсвиль. Это был Элеот. Элеот, что приходил ко мне попрощаться, уверив меня, что его брат будет жить.
– Останови это, – произнесла я, не узнавая собственный голос.
Я не была готова к таким жертвам. Да, сердце мое искренне радовалось тому, что Барсвиль спасен, что он не умрет из-за зажравшихся мерзавцев, считающих себя вершителями судеб.
Но Элеот… Это ведь был Элеот. Я просто не смогу быть счастливой, зная, что это счастье построено на смерти невиновного. Как вообще мы потом будем жить? Как я буду смотреть в глаза Барсвилю, зная, что его брат погиб из-за меня?
– Что ты сказала? – довольно усмехнулся Калиан.
Мерзавец, подлец, ублюдок!
– Немедленно останови казнь, – произнесла я четко, ясно, повернувшись к нему лицом.
А толпа неистовствовала. Придворные сходили с ума, горожане кидались в пленника тухлыми овощами, желая поглазеть на зрелище.
– Пожалуйста, – выдавила я из себя сквозь с силой сжатые зубы.
Я смогу жить с позором. Смогу. Отстрою себе домик в лесу, как бабушка Аглонья, и буду помогать деревенским. Ведьма никогда не останется без работы.
Но никогда я не смогу жить, зная, что могла все остановить, но не сделала этого. Не будет жизни со знанием, что кого-то из-за тебя лишили жизни.