Босая, без плаща. Закрепив гримуар под корсетом платья, я пригнулась и вылетела в окно.
И едва не соскользнула с метлы, когда особняк затрясся, а неведомый грохот послышался будто из-под земли.
Я знала, что у меня мало времени. Знала, что те, кто помогал Элеоту и Барсвилю, не смогут держать защиту опущенной вечно, а потому первым делом я вылетела за пределы территории особняка и лишь затем остановилась, развернулась и посмотрела на свою тюрьму.
Где-то там внизу по периметру высокого забора, приложившись к нему ладонями, тройками стояли ведьмы и одиночками ведьмаки. В серых, смазанных метелью обликах я узнавала преподавателей академии и была рада тому, что они не побоялись прийти мне на помощь. Не побоялись выступить против будущего императора, что фактически приравнивалось к самоубийству.
За стеной к воротам бежали ведьмаки в черных плащах с золотыми нашивками. Они появлялись по всей территории прямо из зеркал с шелестом, подобно шелесту крыльев летучей мыши. Использовать магию они начали задолго до того, как настигли забор.
Снег утих, ветер замер. Слуги выбегали из особняка, неся кульки со своими пожитками. Они пытались отбежать как можно дальше и действовали, в общем-то, правильно, потому что, закрыв веки, я раскрыла душу.
Треск молний. Земля тряслась, раскачивая голые стволы деревьев. Забор заходил ходуном, особняк захрипел под нескончаемым градом серебряных росчерков. Они пронизывали здание насквозь, и вскоре несокрушимый пожар занял каждую стену, выбил каждое окно, сожрал крышу.
Красивый, но бездушный особняк в одно мгновение превратился в руины. Когда пришел час бабушки Аглоньи, ее дом погиб, истлел, потому что в нем больше не было души.
Моя душа сегодня тоже умерла.
Увидев, как преподаватели уходят через зеркала, я призвала ветер, снег, метель, что завьюжила, закружила ведьмаков в черных плащах, и только после отправилась в дорогу.
Я знала, где находится север. Каждый день из своей тюрьмы я следила за тем, в какую сторону уходит солнце. Слева от меня был запад, справа восток, а значит, лететь мне следовало исключительно прямо.
И я полетела. Раз за разом шептала согревающий наговор, но вскоре губы перестали слушаться от холода. Призванный мною снег шел, но больше был мне неподвластен. Сил взывать к природе не осталось.
Мышцы каменели под ледяным ветром, пронизывающим грудь, но я упорно летела вперед. Дома, деревья, люди – все смазывалось в единую непроглядную темноту. Огни уличных фонарей мелкими сферами желтого света указывали мне дорогу к границе, но еще через несколько часов попадаться они перестали вовсе.
Отключалась. Не чувствовала ни рук, ни ног, когда, снизившись, едва не врезалась в одноэтажное здание, занесенное снегом.
Пролетела мимо него в сантиметрах. Метла вильнула в последний раз. Вокруг меня были дома, на дороге стояла телега, впереди двигался черный экипаж с настоящим сугробом на крыше.
Я только и успела, что уйти вправо, чтобы не свалиться под ноги лошадям. Падение, наверное, принесло боль, но я ее уже не чувствовала. Только небо было странным, будто серо-розовым.
На искусанные до крови губы белыми хлопьями неспешно падал снег.
Глава 8: План на спасение
Я проснулась в незнакомом месте. Если бы не размеры комнаты, я бы подумала, что лежу в чулане.
Но все же это была именно спальня. Серая, невзрачная, абсолютно ничем не украшенная. Выбеленные когда-то стены давно потемнели. На потолке имелись трещины, а из старого окна поддувало сквозь треснувшее стекло. Но я лежала под толстым теплым одеялом, так что холодно не было.
Было свежо.
Из мебели кроме односпальной кровати поместились лишь стол со вздувшейся подпаленной столешницей да деревянный стул с потертым сиденьем. Под ним сиротливо пряталось железное ведро.
Я не понимала, где я. Шум голосов был слышен, но в равной степени он мог идти как с улицы, так и из другой части этого дома.
Так некстати отчего-то вспомнились слова Элеота о том, что на границе часто похищают ведьм, чтобы продать их как дорогой товар, но моя метла скромно стояла в углу у двери, а гримуар я заметила на столе.
С момента, как я заглядывала в него в последний раз, он стал значительно толще. Мне было искренне любопытно, когда же он все-таки перестанет расти.
Повернувшись на другой бок, я смахнула непрошеную слезинку. Воспоминания об Элеоте породили новые, другие. Искренне хотелось уткнуться в подушку и разрыдаться, оплакивая его жизнь и смерть, но, смахнув еще две слезинки, я заставила себя встать.