Вновь наступила весна. Мир укутался яркой зеленью, зацвели яблони и первые цветы. Кругом стоял аромат сочных трав, мокрой земли и свежей воды. В такие дни как сегодня, когда удалось спасти и мальчонку, и Матию с малышом — бессовестно хотелось жить и смеяться. Обнять весь мир, подняться в горы, изведать неизведанное.
Дядюшка Жак чуть отстал, и я взяла его под руку, помогая идти. Он бросился в это путешествие с энтузиазмом, который и представить было сложно. Встречаемые нами ученицы шаманки, стоило показать им медальон, свободно делились знаниями, вступая с дядюшкой в жаркие перепалки. Бывший ректор не верил в духов, только в науку. Шаманки же полагались на шепот природы и ее волю. Дядюшка Жак часто посылал письма новому ректору Гийому со своими находками. В доме мы оборудовали ему лабораторию. Сама бы я в жизни не догадалась, как все эти склянки можно использовать, и творимое бывшим ректором больше походило на магию, чем на медицину, но результаты не переставали меня удивлять. Он открывал неизведанные травы, новые свойства известных трав, а так же измененные действия препаратов, в зависимости от их пропорций и сочетаний. Эту деревню он особенно полюбил — рядом были и горы, и речка, и пресное озеро, так что всяческой живности и трав поблизости было предостаточно. Летом и осенью он уходил на целые дни на поиски, и возвращался довольный. От бывшего ректора я научилась тому, чему за года не смогла бы выучить в Университете. Я была ему бесконечно благодарна, и заботилась, словно о собственном батюшке. С его любознательностью, любовью к природе и лекарствам, он словно заново расцвел, уехав из столицы. Если бы еще боль в суставах его так не мучила! Не он, ни я не могли придумать, как от нее избавиться — только уменьшить. Дядюшка Жак смеялся и говорил, что от старости нет лекарства.
Мы дошли до склона, который оба так любили. Тут цвели раскидистые старые яблони, сладкий аромат которых кружил голову. Весь склон был усеян ярко-красными маками, а внизу расположилось озеро, в котором купалась ребятня и взрослые, после полевых работ. Феодал деревни был рыцарем, и все время проводил на службе короля. Деревня управлялась его наместником, и, в отличии от нашей, хоть работы было не меньше, жители искренне любили хозяина. Он помогал едой в голодные зимы, лекарствами в поветрия, слушал людей и судил по справедливости. Удивительно, что такой человек существовал. По моему опыту общения с знатью, все они были лжецами, лицемерами и убийцами. Мы уселись на поваленное дерево, наблюдая за детьми. Несколько мужчин подкидывали мальчишек и девчонок, и те с довольными визгами плюхались в воду. Солнце садилось, и я могла видеть лишь очертания, но даже так, моего сына было видно и слышно прекрасно. Он был заводилой среди ребятни, постоянно чему-то их учил, хотя мне казалось, что сам он ходить и говорить выучился вот только вчера.
— Жалеешь? — дядюшка Жак был в ужасе, узнав, что я в тяжести. Все говорил, что надо в город вернуться — там и врачи хорошие, и лекарств разных много. Я же скорее чувствовала себя в ступоре — с животом-то, да с младенцем на руках много не попутешествуешь. Мы остановились в деревне на год, на последних месяцах ходить в дальние дороги стало совсем тяжело. Да и мальчонка у меня получился бойкий — чуть что, сразу рыдать или кричать. С первых дней было видно, характером пошел в отца.
Я тогда про Джона, или как его все теперь звали — короля Эдварда Железного, старалась сплетен не слушать. Не хотелось знать о его браке и счастливой семейной жизни. Да молодой матери и не так много нужно, чтоб новостей не знать — ребенок отвлекает и день и ночь. Это позже я узнала, что брак с леди Изабель так и не состоялся. И ни с кем другим не состоялся, и переворота, в отличии от ожиданий леди, так и не случилось. Генри тогда три было, и я всерьез задумалась — не увидеть ли короля Эдварда? Рассказать о сыне. Желание обжигало изнутри, но я не знала, что и как ему сказать. А если он не помнит меня? Все-таки какой же была трусихой.
Жалела ли я? Нет, ни одного дня. Я любила Генри так, как неспособна была любить никого на свете. Его смех, слезы, первые шаги, первые оцарапанные коленки, первые слова — все в нем было для меня драгоценным. И я любила свою жизнь, такой, какой она стала. Единственное, о чем я хоть немного сожалела, что у меня не было возможности узнать Эдварда. Вдруг он и его чувства были бы похожи на Джона? Вдруг не было бы такой сильной разницы как между Этьеном и Ришаром?
— Сожаления — лишь путь к накоплению желчи в организме. Она нас отравляет, и мы страдает от желудочных болезней и простуд.
— Хм. Домыслы.