От двух камней в очаге зависело все.
Сунув под мышку мешок риса, Вероника подвесила над краем очага тяжелый глиняный горшок.
– У нас еще есть немного лука и сушеного мяса, хватит на бульон и… Вал?
Послышался запах паленой ткани. Вал придвинулась к огню так близко, что задымился край накидки. Однако девушка оставалась неподвижной, как статуя, не замечая жара, а по ее испачканным сажей щекам текли слезы.
У Вероники сжалось сердце, и она устремила взгляд в огонь, надеясь застать там причину беспокойства сестры. И увидела, как одно из яиц покачнулось: в нем что-то застучало. Вероника затаила дыхание. Среди шипения и потрескивания в очаге послышалось, как внутри скорлупы что-то скребется.
В груди Вероники расцвела чистейшая и сильная надежда.
Вероника взглянула на Вал, как бы задавая сокровенный вопрос, надеясь, что ответ будет «да».
Сестра кивнула и чуть слышно шепнула:
– Срок пришел.
В начале были свет и тьма, солнце и луна – Аксура и ее сестра Нокс.
Аксура правила днем, Нокс – ночью, и вместе они хранили равновесие.
Однако ненасытная Нокс хотела большего и стала украдкой рыскать по небу и днем, выпуская детей, стриксов, дабы те сеяли по земле тень.
Желая сдержать голодную Нокс, дети Аксуры – фениксы – вступили в сражение. Сдержать тьму под силу только свету, и фениксы раз за разом побеждали стриксов.
Война длилась веками, и люди страдали под ее гнетом. Мудрая Аксура увидела в них не рабов, но союзников.
И вот, приняв облик феникса, она спустилась к пирейским племенам на высочайшую вершину Пирмонта.
– Есть ли среди вас отважные и бесстрашные? – спросила она.
– Нет храбрости без страха, – отвечала ей Нефира, вождь племени.
Аксуре ответ пришелся по душе, и она предложила испытание. Зажгла огонь, пламя которого поднялось выше деревьев, и велела Нефире войти в него – дабы доказать свою веру.
Нефира послушалась и заживо сгорела, но смерть не стала для нее концом
В огонь она вошла вождем племени, а вышла анимагом, тенемагом, первой королевой-наездницей.
Глава 2
Вероника
Я – дщерь смерти. Я убила мать, когда меня из нее доставали. Восстала из праха, словно феникс – на погребальном костре.
Стоя на коленях у огня, Вероника и Вал следили, как тонкая трещинка разбегается паутинкой. И вот уже скорлупу сдерживала только полупрозрачная пленка. Яйцо пульсировало сердцем, и через неровные трещины проглядывали алые перья. Наконец, когда наружу пробился золотой клювик, оно вздрогнуло.
У Вероники задрожали руки, ей хотелось кричать и хлопать в ладоши, но она сдерживалась, сохраняя неестественное спокойствие. Она боялась дышать, моргать – лишь бы не пропустить ни одного мгновения этого славного события. В ушах шумело, и в этом гуле растворилось, превращаясь в белое ничто, все вокруг – кроме нее самой и яйца.
Сколько прошло времени, Вероника не знала, но спустя часы – а может, и минуты – скорлупа наконец развалилась, и из яйца в тлеющие угли выпал птенец. Его оперение отливало блестящим, живым оттенком красного. Такого Вероника прежде ни разу не видала: он был ярче иного драгоценного камня, утонченнее крашеного шелка.
Вероника смотрела на пернатое создание, а душу ее переполняло ликование, смешанное с удивлением: неужели получилось?! Столько времени прошло, и вот у них птенец феникса.
Он попытался встать, и его влажное оперение зашипело и задымилось на углях.
Забыв, что перед ней – огненная птица, что пламя ей, рожденной из огня и пепла, не навредит, Вероника ахнула и потянулась к птенцу. Вал остановила сестру, позволяя просто смотреть.
Неуязвимый для огня, феникс копошился в осколках скорлупы, пока наконец не встал и не обернулся к девочкам. Выглядел он как самый обыкновенный новорожденный цыпленок: хлипкие ножки, едва различимые крылышки, узкая шейка, которая почти не держит головку. Но вот глаза… Крупные, широко распахнутые, они смотрели встревоженно.
Смотрели на Веронику.
Она выдохнула, как бы отмечая конец прежней – никчемной и бесцельной – жизни. Вдох она делала уже в другой, и новая жизнь сулила ветер в лицо, бескрайние синие небеса и горячее пламя солнца. Кончики пальцев покалывало, чувства обострились, и мир расцвел невиданными доселе красками. В жилах Вероники закипала магическая сила, ее пульс стучал как второе сердце – или же то билось, в унисон с ее собственным, сердце феникса.
В тот же миг Вероника поняла, как права была Вал, говоря о связи между анимагом и фениксом. Это – не любовь. Такое мелкое слово не в силах охватить и доли чувства уважения и преданности, доверия и опоры, что устанавливались между человеком и птицей. Эти узы скреплены звездами и старше империи, долины и гор, древнее богов, такую связь не разорвет и смерть. Судьба Вероники – бескрайняя, бесконечная и вневременная – была теперь связана с этим созданием, и им суждено быть вместе.