— Не думаю, что вам, экселенц, по чину забивать голову такой прозаической мелочёвкой, как цены на пергамент. У вас и без того забот в достатке. Пергамент будет, и притом самого хорошего качества.
Прокуратор великодушно разместил картографа в своём кабинете, авторитетно заявив, что это — самое удобное место во всем здании. Кроме того он распорядился, чтобы люди, хорошо знающие город, оказали в составлении плана всемерную помощь.
— Мне не нужна точность, масштабирование и изображение каждого отдельного здания или дерева, — пояснил Осокорь, когда картограф разложил перед собой куски отличного телячьего пергамента и расставил скляночки с тушью. — Достаточно будет показать расположение улиц, ворот, крепостных стен и порта. Отдельные части плана должны состыковываться друг с другом.
Мужчина за столом кивнул.
— Подписи только самые необходимые, чтобы можно было сориентироваться. Сколько времени потребуется на всю работу?
Картограф, прищурившись, оценил стопу листов, лежащих перед, ним и сказал:
— Дня за три-четыре управлюсь.
— Трёх дней дать не могу, — Осокорь прошёлся перед столом, — максимум, два. Но приложите все старания, чтобы уложиться за сутки, а лучше всего к завтрашнему утру. Хотя бы вчерне.
Картограф заверил, что сделает всё возможное. Осокорь вздохнул, остро понимая, что драгоценное время буквально ускользает, давая преимущество Ясеню, и отправился назад, в порт. По дороге он подумал, что надо дать приказ вооружить патрули сетями.
В кабинете его ждал Аврий Юн, он уже успел набросать план расстановки постов и количество людей. Осокорь посмотрел его записи и удивлённо спросил:
— Почему так мало людей?
— Остальные уже разобраны, экселенц.
— Разобраны? Да кто, вороны их расклюй, может распоряжаться в вашем легионе?
Легат Юн заглянул в одну из своих бумаг, чтобы быть предельно точным:
— Одну манипулу забрал господин комендант порта Мироний. Господин прокуратор оставил при себе две: для личной безопасности и для охраны виллы. Третья манипула поступила в распоряжение господина Петрокла, кстати, он отозвал также всех ночных сторожей.
Осокорь грубо выругался.
— Значит так, легат Юн, всей этой трусливой шушере оставьте человек пятьдесят-шестьдесят, этого за глаза хватит для охраны их драгоценных шкур. И не слушайте никаких возражений. Что кого не устроит — посылайте ко мне. Я сам наставлю недовольных на путь истинный. — Он потёр затылок. — А теперь давайте ещё разок всё тщательно перепроверим, не упустили ли мы чего важного в суматохе. Город надобно перекрыть так, чтобы у Ясеня не было возможности улизнуть. Пока патрулируйте улицы, охраняйте стены, ворота, порт. А завтра будет готов план, и мы начнём прочёсывание кварталов. И пускай Петрокл через своих осведомителей сообщит, что я лично из своего кармана заплачу десять золотых тому, кто сообщит достоверные сведения о нашей троице. Достоверные! — легат многозначительно поднял палец. — Тех, кто попытается обманом заполучить деньги, я казню. Лично. Что тут обычно делали с преступниками? Кажется, распинали?
— В Сциллии раньше сажали на кол, — поправил Аврий Юн.
— Вот и отлично, обманщиков посадим на кол, национальные традиции нужно чтить. Если Ясеню со товарищи не удалось улизнуть из города сразу, в чем я сомневаюсь, они в ловушке. Куда он мог уйти с мальчишкой с ног до головы заляпанным кровью. Вот и получается, при правильном подходе и достаточном количестве людей поимка преступников — всего лишь вопрос времени. Им нужно где-то спать и что-то есть. Словом, они либо попытаются уйти из Осэны, либо не сегодня, завтра голод кого-то из них выгонит из норы. А взяв одного, возьмём всех. Правильно я рассуждаю, легат Юн?
— Так точно, экселенц!
Осокорь рассуждал совершенно правильно, он только не учёл, что в компании разыскиваемых был фавн, а это означало, он мог превратиться в кого угодно, хоть в самого прокуратора Осэны. Однако Торки не был представлен прокуратору, да и неудобств подобное превращение принесло бы куда больше, чем пользы, поэтому он предпочёл привычный, неприметный облик старичка-паломника. Прохожие скользили по нему равнодушными взглядами, патрули также не проявляли ни малейшего интереса к тщедушному старикану, деловито семенящему куда-то в старомодных остроносых туфлях без задников.