Со вздохом повернув гнедого, он поскакал обратно, теперь уже думая только о том, много ли Отроков погибло. Один из первых уроков, который Гавин усвоил, став воином, состоял в том, что при любом исходе сражения приходится расплачиваться убитыми. Тревожное ощущение, что список погибших на сегодня еще не закончен, не покидало его. Кто когда-нибудь слышал об этих проклятых Колодцах Дюмай? Мир вскоре забудет о Колодцах Дюмай – так страшно будущее.
Глава 1
День раздумий
Вращается Колесо Времени, эпохи приходят и уходят, оставляя в наследство воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда эпоха, что породила его, приходит вновь. В эпоху, называемую Третьей, в эпоху, которая еще будет, в эпоху, которая давно миновала, в огромном Браймском лесу поднялся ветер. Не был ветер началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Оно – начало всех начал.
На северо-восток ветер задул, когда палящее солнце высоко поднялось в безоблачном небе. На северо-восток он помчался, понесся мимо засохших деревьев с бурыми листьями и голыми ветвями, мимо редко встречающихся деревень, где воздух мерцал от жары. Этот ветер не принес с собой облегчения – даже намека на дождь, а тем более на снег. На северо-восток он подул и промчался мимо древней арки из искусно обработанного камня. Некоторые считали, что то были ворота, которые некогда вели в огромный город, а другие – что это монумент в честь давно забытого сражения. На массивных камнях уцелели лишь выветрившиеся, ставшие неразборчивыми остатки резьбы, безмолвно напоминающей об утраченной славе легендарной Кореманды. По Тарвалонскому тракту мимо древней арки катились повозки. Люди, идущие рядом, заслоняли глаза от пыли, поднимаемой копытами лошадей, колесами и ветром. Большинство из них сами не знали, куда и зачем идут. Им было ясно одно – все в мире пошло кувырком, конец близок, а может, уже наступил. Страх гнал большинство из них. Что гнало остальных, не ведали и они сами, но страх терзал и их души.
Подгоняемые ветром, по мутно-зеленым водам реки Эринин плыли корабли, делая свое дело, которому ничто не могло помешать. Они перевозили товары даже в эти дни, когда ни один человек не мог знать, чем кончится любая поездка. На восточном берегу реки лес постепенно редел, в конце концов переходя в низкие покатые холмы, покрытые побуревшей, иссушенной травой. Лишь кое-где тут и там попадались небольшие группы деревьев. На вершине одного из этих холмов стояли в круг фургоны. На многих парусиновый верх заметно опален, а на некоторых даже выгорел полностью, обнажив железные обручи, на которые он прежде был натянут. На временном флагштоке, вырезанном из погибшего от засухи молодого деревца и прикрепленном к остову одного из фургонов, развевалось темно-красное знамя с черно-белым кругом в центре. Знамя Света, как некоторые называли его. Или знамя ал'Тора. Существовали и другие названия, не столь безобидные, но их произносили лишь дрожащим шепотом по углам. Ветер, проносясь мимо, резко взметнул знамя и умчался прочь, точно радуясь тому, что может не задерживаться здесь.
Перрин Айбара сидел на земле, прислонившись спиной к колесу фургона и от всей души желая, чтобы ветер не торопился улетать. От него хоть на некоторое время стало прохладней. И не так сильно чувствовался запах смерти, запах, напоминающий о том, где ему надлежало – и меньше всего хотелось – сейчас быть. Здесь, внутри круга повозок, спиной к северу, было гораздо лучше. В какой-то степени ему даже удавалось забыть обо всем. Уцелевшие фургоны еще вчера днем оттащили на вершину холма – когда у людей нашлись силы не только для того, чтобы благодарить Свет за свое спасение, но и для чего-то большего. Теперь снова взошло солнце, и, по мере того как оно ползло по небосводу, становилось все жарче.
Перрин раздраженно поскреб короткую вьющуюся бородку; чем больше потеешь, тем сильнее чешется. Все вокруг – кроме айильцев – просто обливались потом, а до воды отсюда почти миля к северу. Но там находился весь этот ужас и смрад. Мало кому хотелось туда идти. Ему уже давно следовало вернуться к своим обязанностям, но даже чувство вины не способно было заставить Перрина сдвинуться с места. Сегодня был Большой Часалейн, или День раздумий, и дома, в далеком Двуречье, наверняка весь день будут пировать и всю ночь танцевать. В День раздумий полагалось вспоминать все хорошее, что было в жизни, а тому, кто ворчал и проявлял недовольство, могли вылить на голову ведро воды – чтобы смыла все его неудачи. Тогда это частенько даже злило, особенно если было холодно, как и положено в это время года. Сейчас о ведре воды можно было только мечтать. Прекрасно понимая, как ему повезло, что он вообще остался в живых, Перрин все равно не способен был сейчас думать ни о чем хорошем. Вчера он узнал много нового о самом себе. Или, может быть, нынешним утром, после того как все закончилось.