– Я же говорил, – сказал Добрэйн, как только отряд миновал караулку. – Колавир разрешила свободный доступ в город в честь Торжества коронации. Сейчас пропустят любого, даже того, на кого есть приказ об аресте. Такова традиция.
И все же в его голосе слышалось явное облегчение. Мин шумно вздохнула, а вздох Лойала наверняка можно было расслышать на соседних улицах. Перрин не мог даже вздохнуть – так сильно у него щемило в груди. Ласточка дошла до Кайриэна, оставалось лишь доставить ее в королевский дворец.
Вблизи Кайриэн вполне соответствовал тому, что его вид обещал издалека. Город располагался на высоких холмах, но, украшенные террасами и облицованные камнем, они уже не выглядели холмами. Широкие улицы, проложенные под прямым углом друг к другу, были заполнены народом. В этом городе даже крошечные переулки пересекались не вкривь и вкось, а строго перпендикулярно. Улицы редко поднимались по холмам и опускались с них, чаще они просто прорезали их насквозь. Все здания, от лавок до дворцов, были строго прямоугольные или квадратные, даже огромные, укрепленные контрфорсами башни, легендарные поднебесные башни Кайриэна, каждая из которых стояла на вершине одного из холмов и была одета лесами, – они все еще восстанавливались после того, как были сожжены во время Айильской войны. Город в целом выглядел очень сурово, и косые вечерние тени, прорезающие его, усиливали мрачное впечатление. Украшенные кисточками уши Лойала почти беспрерывно подрагивали, брови беспокойно хмурились, нависая над щеками, на лбу образовались складки.
Вокруг было не так уж много признаков праздника, будь то Торжество коронации или Большой Часалейн. Перрин представления не имел, что праздник может быть приурочен к какому-то определенному событию, ведь в Двуречье День раздумий наступал тогда, когда кончались зимние холода и все радовались, что можно позабыть о них. Здесь, несмотря на толпы народа, атмосфера была молчаливой и безрадостной. Если бы это происходило где-то в другом месте, можно было бы предположить, что на настроение людей повлияла противоестественная жара, но на самом деле, за исключением обитателей Слободы, кайриэнцы вообще суровые, серьезные люди. Внешне, по крайней мере; о том, что происходило в их душах, Перрин до сих пор как-то не задумывался. Лоточники и повозки бродячих торговцев, которых он помнил, исчезли с улиц, так же как музыканты, акробаты и кукольники. Кое-кто, видимо, посчитал, что им самое место среди прочего сброда за стенами города. Закрытые, темные паланкины тут и там покачивались в молчаливой толпе, некоторые со знаменами Домов, чуть большими, чем кон, укрепленный выше их. Они продвигались так же медленно, как повозки, запряженные волами, рядом с которыми шли погонщики; оси телег пронзительно взвизгивали в тишине. Чужеземцы выделялись среди прочих не столько более пестрой одеждой, сколько потому, что не многие, кроме них, ехали верхом. Как правило, более низкорослые местные жители напоминали в своих темных одеяниях бледнолицых ворон. Айильцы, конечно, тоже бросались в глаза. Сколько бы их ни было, один-единственный или сразу десять, они свободно проходили сквозь любую толпу. Все отводили взгляды и расступались перед ними, где бы они ни появлялись.
Лица айильцев поворачивались вслед отряду, медленно прокладывавшему путь сквозь толпу. Даже если не все они узнавали Ранда в его зеленой куртке, наверняка догадывались, кем должен быть высокий мокроземец, сопровождаемый Девами. От этих взглядов у Перрина мурашки по спине побежали: уж очень эти взгляды были внимательные. Именно эти взгляды вызвали у него прилив благодарности к Ранду за то, что он не взял с собой Айз Седай. Если не учитывать айильцев, вокруг Дракона Возрожденного плескалось море безразличия, которое расступалось перед Девами и снова смыкалось за Аша'манами.
Королевский дворец в Кайриэне, или Солнечный дворец, или Дворец солнца, восходящего во всем своем великолепии, – кайриэнцы великие мастера давать названия, одно пышнее другого, – стоял на вершине самого высокого холма в городе. Темная прямоугольная масса камня, увенчанная башнями и подавляющая своими размерами. Ведущая к ней улица, Коронная дорога, представляла собой длинный и широкий уклон, поднимающийся к дворцу, и Перрин глубоко вздохнул, когда они вступили на нее. Фэйли здесь. Она должна быть здесь, и с ней не случилось ничего плохого. Все, что угодно, но она должна быть жива и здорова. Он дотронулся до узла, которым поводья Ласточки были привязаны к кольцу на передней луке его седла, коснулся топора у пояса. Подковы звонко цокали по каменной мостовой. Девы передвигались совершенно бесшумно.