— Хочешь рыбку? Как раз мимо рыбных рядов проходим, — предложил Вольф.
Ласка посмотрел на рыбный ряд, понюхал воздух и отказался.
— А лягушку?
Ласка с удивлением увидел на лотке лягушачьи лапки.
— Я что, похож на аиста?
— Детей не приносишь?
— Пока вроде нет.
— Ну ладно. Хочешь улитку?
— Это пирог какой-то?
— Нет. На виноградной лозе заводятся улитки, а французы их ловят и едят.
— Ты ври, да не завирайся. Кто в здравом уме захочет есть улитку?
— Посмотри направо.
Действительно, лоток с большими улитками.
— Бееее, — Ласка представил, как хрустит на зубах раковина, и из-под нее на язык попадает что-то склизкое, — Пойдем отсюда.
— Что, и устрицу не будешь? Говорят, отлично поднимает настроение перед встречей с дамами.
— Я обещал, что не буду ложиться с католичками. И я просил еды, а не лекарства.
— Устрица это еда. Вот, смотри.
На прилавке лежали какие-то раковины. Вольф подал монетку, взял раковину, открыл и показал Ласке. Внутри к раковине крепилось что-то мутно-белое. Вольф выкусил это мутное и проглотил.
Ласка посмотрел на него как на собаку, которая сожрала какашку.
— Кого ты хочешь удивить? — спросил он, — Я же знаю, что ты от любой отравы излечишься, если тебе дать ночь и ножик.
— Не понравилось? Кстати, нормальная устрица, свежая. Я тухлятину чую лучше многих.
— Пойдем дальше. Что там впереди?
— Сырные ряды. Как ты относишься к сыру?
— Обожаю.
Идея хранить молоко в твердом виде Ласке нравилась. Сыры в Москве считались деликатесами, которые и на княжеской свадьбе к столу придутся. Беда только, что сколько-то заметных излишков молока в отцовском поместье не водилось. Легче у бати выпросить пшеницы на водку, чем у мамы молока на сыр.
— Смотри, он же тут с плесенью.
— Ага.
— Хоть бы почистили перед продажей.
— Он насквозь с плесенью.
— Вот дураки французы, столько молока зря сгубили.
— Мне тоже не нравится. А французы за милую душу уплетают.
— Не знаю… Мы плесень даже в голодный год не едим. Крапивы, лебеду, но не эту гадость. Если плесени со стены соскрести и хоть с медом смешать, я бы даже пробовать не стал. А чем тут воняет, как недельными портянками?
— Месье как называется этот сыр? — спросил Вольф, поведя носом.
— Вьё Булонь, — ответил продавец.
— Выёбулонь? Или въеблонь? — Ласка попытался воспроизвести название сыра, — Даже по названию понятно, что гадость какая-то.
— Экий ты капризный.
— Я капризный? Дай мне свиной шницель с квашеной капустой, или колбасок с кнедликами, или пасту с нормальным твердым сыром без запаха, или плов с бараниной. Съем за милую душу и добавки попрошу.
— Ладно тебе. Я тут сам ничего не знаю. Давай, может, по колбаске съедим?
— Наконец-то нормальная еда. Где?
— Вот там. Зазывала орет. Маленький Лион, настоящие колбаски Андуйет. Помнишь, мы Лион проезжали?
— Помню. Большой город, люди южные, веселые, вино вкусное.
Под вывеской «Маленький Лион» работала немаленькая таверна в два зала. В первом сидели простые мужики, а во втором мужики разбойного и воровского вида. Распахнулась дверь на кухню, и оттуда явственно потянуло дерьмом.
— Да что они там готовят! — удивился Ласка.
Мимо него подавальщик понес блюдо с колбасками, от которых, кажется, этим самым дерьмом и воняло.
— Это что?
Вольф прошел за подавальщиком во второй зал, и Ласке пришлось пойти следом.
— Что это за интересное блюдо? — спросил немец.
— Колбаски Андуйет! Как в Лионе! — гордо ответил подавальщик, поставив блюдо на стол.
— Из чего они?
— Из свежих свиных кишок!
Едоки набросились на колбаски, и с блюда фонтаном поднялся аромат говна. Будь Ласка красной девицей, он бы с негодованием выбежал на улицу. Но доброго молодца запахом всего-навсего говна не испугаешь.
— Они что, кишки прямо с дерьмом жарят? — удивился Ласка.
— Черт их знает, — пожал плечами Вольф.
— Дикари. Нет, чтобы вымыть, да набить мясом. Или вот ели мы в Польше фляки…
— Господа, а вы зачем сюда пожаловали? В чужих тарелках принюхиваться? — спросил один из сидевших за столом.
— Вообще-то мы ищем одну девушку, — сказал Ласка, не желая говорить, что они зашли сюда поесть.
— В борделе свою девку поищи, — ответил другой, и остальные засмеялись.
— Половину борделей Города обошли, нигде нет, — ответил Вольф.
— Что хоть за шлюха-то такая, ради которой стоит полгорода обежать? — спросил третий, — Что она такого делает, чего нигде не делают?
— Вот, — Ласка достал портрет, — Ее зовут Амелия. Стройная, роста примерно такого. Француженка, говорит без акцента.