Я тоже слезла с лошади. У меня сильно болела спина; я потёрла поясницу, потянулась и спросила:
– А почему? Ещё совсем светло…
Шуарле принялся рассёдлывать лошадей. Он сложил на земле седельные сумки, потом снял сбрую и небрежно отбросил в сторону. Лошади подошли к ключику и стали пить.
– Ты не станешь их привязывать? – спросила я.
– Я думаю, они нам больше не понадобятся, – сказал Шуарле. – Пешком мы, наверное, пройдём – но лошадей тут не любят. Я сам их не люблю.
– Кто не любит?
– Мои родичи. – Шуарле тихонько вздохнул. – Я даже не уверен, что они полюбят меня, когда увидят, Лиалешь.
– Ядовитые птицы? – улыбнулась я.
Он кивнул и начал собирать в кучу сухие веточки. Я догадалась, что нужен хворост для костра, и стала помогать ему. Шуарле притащил несколько сухих слег, разломал их и разжёг огонь. Мы набрали в котелок воды, чтобы заварить травник, и достали из запаса ещё пару лепёшек.
Мой друг снова замолчал. Я тронула его за плечо:
– Послушай, ты же обещал рассказать! Ты ведь не обманул меня?
Шуарле уселся удобнее, обхватив руками острые колени. Сказал, глядя в огонь:
– Лиалешь… это место называется Хуэйни-Аман.
– Горы – чего? Зла?
– Не совсем. Аманейе. Ночных и неживущих, существ, которым нигде нет места. Выходцев из-за реки.
– Из-за реки? Ты ведь не хочешь сказать – просто с другого берега той реки, которую мы проехали, правда?
Шуарле кивнул и подбросил в костёр сухую веточку.
– Есть Мистаенешь-Уну, Великая Серая Река, – сказал он тихо. – За неё уходят тени мёртвых. За ней живут боги и демоны. Иногда они переправляются на этот берег. Они и есть аманейе, а главная из них – Госпожа Нут, Великая Мать. Люди узнали о ней… от нас.
– Ты демон или бог, Шуарле?
– Не смейся, Лиалешь. Мой отец – сахи-аглийе, а мать – женщина, да ещё и рабыня. Вот что я знаю о своём рождении. Может, отец любил мать. Может, он соблазнил её или взял силой. Об этом она никогда не говорила. Важно, что он так и не узнал, что она отяжелела его семенем – иначе забрал бы её к себе. Судьба аманейе в мире людей – двойка на костях Нут.
– Двойка – это всегда проигрыш? – спросила я.
Шуарле снова кивнул.
– Смертельный проигрыш. Полукровок обычно убивают в колыбели, но человек, которому принадлежала моя мать, был жаден. Ему не хотелось терять раба в моём лице. И он заплатил заклинателю духов… за это, – и дотронулся пальцем до звезды между бровей. – Она не смывается, она никогда не смоется, потому что краска вколота под кожу иглой. Это – цепь, приковавшая меня к земле.
– Иначе ты мог бы летать?
– Да. – Шуарле совсем свернулся в комок. – Но этого им показалось мало. Они знали о силе аманейе и решили лишить меня её тоже. Так делают послушным вьючный скот. Потом меня перепродавали из рук в руки, пока не продали Вернийе. Я удобная вещь для него: у меня больше сил, чем у людей в таком положении. Вот видишь: я раб людей, я их ненавижу.
– Но не меня, правда?
Он погладил меня по щеке.
– Ты не похожа на других человеческих женщин. Ты не презираешь меня – я не ненавижу тебя. Ты ещё очень юна, твои мечты кажутся мне несбыточными – но я буду помогать тебе, пока живу, за то, что ты ни разу не попрекнула меня… увечьем.
Я не выдержала и обняла его. Шуарле вздохнул и замер, прошептав:
– Всё-таки это хорошо…
Я положила голову на его плечо. Некоторое время мы молчали, потом я осмелилась спросить:
– Шуарле, а почему мечты – несбыточные?
– Я не верю, что мы переберёмся через море, – сказал он грустно. – Я не думаю, что сумею проводить тебя до дома твоих родителей или твоего жениха и что там у нас будет прекрасная жизнь. Но я верю, что тебя любит Нут – и что она, возможно, не оставит и меня. Я вручил себя ей. Пусть всё выйдет, как лягут кости.
– Пусть, – сказала я. Мне было очень тепло и спокойно, так, будто меня охраняла вся гвардия моего отца. Я сразу во всё поверила, но совершенно не чувствовала страха. Одно дело – некроманты и ведьмы у нас дома, а другое – Шуарле, мой друг, существо, которое я никак не могла считать исчадием зла.
Здесь, в краю перевёрнутого месяца, мои представления тоже изрядно перевернулись.
Шуарле устроил мне ложе из седельных сумок и укутал меня двумя плащами.
– Ночью тут бывает очень холодно, – сказал он. – Надеюсь не дать тебе замёрзнуть.
К вечеру и вправду стало прохладно, но я почему-то заснула быстро и крепко. Я уже давно не спала так спокойно: вероятно, у меня было очень хорошо на душе, невзирая на наши отчаянные обстоятельства.
Утром свежесть разбудила меня чуть свет. Шуарле, спавший, завернувшись в одеяло, прямо на траве, проснулся ещё раньше меня и теперь подкладывал хворост в костёр, чтобы заварить травник.