Случилось так, что корнет из эскадрона поручика Левински, хороший его товарищ (к тому же задолжавший оному поручику немалую сумму денег), решил, вместе с двумя приятелями-драгунами, попытать удачи на нейтральной территории. Выехав рано поутру, когда едва ещё рассвело, и господа старшие офицеры покуда изволили почивать (а поручик Левински отсыпался после вчерашних обильных возлияний со своим ротмистром и артиллерийским майором), и прибыв на пространство между двумя армиями стали всячески поносить бранденбуржское офицерство, вызывая охотников подраться, причём настолько не стесняясь в выражениях, что это никак не делало им чести. На беду их, неподалёку случился уланский пикет в полуэскадрон, командовавший которым подпоручик весьма оскорбился высказываниям корнета сотоварищи и решил их примерно наказать, для чего и воспользовался своим положением по службе -- приказал уланам атаковать и захватить хамов.
Кирасир и драгуны, увидев приближающийся галопом отряд более чем в полсотни сабель развернули лошадей и попытались удрать, но конь закованного в тяжелую кирасу корнета явно уступал в скорости уланским лошадкам, так что участь его наездника была незавидна и, казалось бы, предрешена. Однако, на удачу его, именно в это самое время поручику Левински приспичило сходить до ветру. И именно в тот момент, когда страдающий от тяжелейшего похмелья поручик стоял на пригорке, презрительно мочась в сторону бранденбургской армии, на его, если можно так выразиться, траверзе появились совершающие ретираду драгуны, корнет и их преследователи.
Оценив перспективы своего однополчанина, Левински пришел к неутешительному выводу о том, что занятые им корнету денежки, похоже, сейчас ни то ухнут, ни то ахнут, после чего поручик незамедлительно, со всей присущей ему решительностью, приступил к спасению своих финансовых вложений. Застегнув чакчиры, он стремительно бросился в расположение, отрядил своего денщика будить ротмистра, сам же, как был, в одних лишь брюках, ботфортах и рубахе, повёл свой взвод спасать незадачливого корнета.
Разбуженный в момент сладкого сна о свадьбе с богатой наследницей знатного рода ротмистр, отравляющий перегаром окружающее пространство, не сразу уразумел, чего от него хочет денщик поручика Левински -- мужик малообразованый и косноязычный, и даже намеревался было дать ему в морду, однако слова, что «их превосходительство драться поехали и вас просили поспешать», до его разума всё же дошли. Ротмистр, человек ничуть не менее решительный, чем поручик, поднял по тревоге уже весь эскадрон, быстро облачился в кирасу и последовал за Левински, не забыв послать гонца к полковнику, сообщая последнему о том, что подвергается атаке вражеских улан и вступает в бой.
Левински, к моменту появления всего эскадрона, своего корнета у улан отбил. Стороны, после короткой сшибки, разъехались в разные стороны и решали, надо ли им драку продолжить, либо стоит податься до бивуаков. Появление превосходящих сил кирасир помогло уланам принять окончательное решение в пользу ретирады, на чём дело бы благополучно и завершилось, однако случилось так, что отчитывающий корнета Левински своих приближающихся однополчан не видел из-за торчащего посреди поля, аки прыщ, холмика. Узрев отступление неприятеля, поручик решил, что никак не сможет указать в рапорте о том, что обратил противника в бегство, коли уж он сам уходит. Отличаясь не только решительностью, но также честолюбием и здравым карьеризмом, поручик немедленно прекратил выволочку корнету и приказал организовать преследование неприятеля, дабы все войско могло подтвердить тот факт, что он, Левински, не только вступил в бой с численно превосходящим противником, но обратил оного противника в бегство, преследовал, и кабы не были б уланские лошадки быстроходнее, так и вовсе бы разгромил.
Уланы же, которым вовсе не улыбалось завязнуть в драке со взводом поручика, когда ещё три таких же приближались к ним на рысях, пришпоривали своих лошадок не размышляя уже ни о пленниках, ни о наградах, отходя к позициям своей армии -- к несчастью для всех, в сторону дивизии генерала Хальбштейна, человека хорошего, но отличающегося, что называется, «дурным патриотизмом».
Увидав ретираду бранденбуржских улан, генерал, человек из-за болей в пояснице страдающий бессонницей, а потому в столь ранний час бодрствующий, выразился в том духе, что сколько можно от нахальных померанцев отступать, и отправил супротив кирасиров три гусарских эскадрона. По задумке Хальбштейна супостат, узрев численное превосходство бранденбуржцев, оставит поле боя, что будет поводом не только для победной реляции маршалу фон Бергу, но и повысит боевой дух защитников Великого Герцогства. Молва разнесет весть о виктории по всему воинству, приукрасит и раздует эту рядовую, в общем-то, стычку до гигантских размеров, а там, глядишь, враг и сам отойдёт.
Если с первой частью плана генерала всё прошло как по задуманному, то дальнейшее развитие событий в первоначальный замысел Хальбштейна не вписывалось никак.
Ротмистр -- история сохранила имя сего достойного мужа -- Ганс Нойнер, не уступал Левински не только в решительности, но и в честолюбии, отчего отступление перед брандербуржскими гусарами своего эскадрона никак полезным для карьеры полагать не мог. С другой стороны, и принять бой было для него совершенно невозможно. Дождавшись взвода Левински на месте и отправив вестового к полковнику с просьбой о подкреплении (на явление прошлого посланца командир полка, моментально разобравшийся в ситуации, лишь пробурчал «вольно же ему, сдурев, по-полю с ранья носиться»), он начал неторопливо отводить эскадрон как раз к позициям того самого майора, коий составил ему и поручику компанию прошлым вечером, намереваясь таким своим маневром подставить врага под залпы.
Полуполковник д`Ориньяк, командовавший гусарами, видя, что враг отступает слишком медленно, и имея приказ кирасир прогнать, а не дать им уйти, наоборот, приказал наддать шенкелей, намекая врагу, что тому тоже поторопиться стоило бы.
Разбуженный солдатами майор, узрев катящуюся в его сторону кавалерийскую лаву, но всё за тем же холмиком-прыщём своих давешних собутыльников не видящий, решил, что вот оно, началось, что фон Берг решился на контратаку и немедля послал гонца в ближайший пехотный полк, дабы тамошний командир прислал ему мушкетеров для обороны редутов. По чистой случайности, вестовой от кирасиров также промчался через расположение того же полка, только чуть раньше, так что полковник, четко следуя инструкциям, полученным от Кабюшо, двинул своих солдат в контрнаступление. Залпы же батареи, под огонь которой заманил гусар хитроумный ротмистр Нойнер, так и вовсе перебудили командование всех окрестных частей, заставляя их принимать мучительное решение -- приступать к баталии или дожидаться приказов командующего, понимая, что приказы эти могут и опоздать. Схожая, впрочем, ситуация сложилась и в армии противоположной стороны. Едва первые ядра просвистели над головами гусар, а кирасиры начали перестраиваться с явным намерением контратаковать, д`Ориньяк затормозил свои эскадроны, а различив подходящие колонны мушкетеров и вовсе решил, что этот, по его словам, «цирк- заутреню» следует прекращать, развернул гусар восвояси и был бы таков, но... Как уже говорилось, гусары состояли в дивизии Хальбштейна, а тот, узрев движение вражеских мушкетеров, решил парировать их марш своими. Стоявший же от него на правом фланге генерал фон дер Танн, человек решительный не в меньшей степени, чем Левински и Нойнер взятые вместе, слыша канонаду, пока ещё слабую, исполняемую всего несколькими орудиями, наблюдая маневры и марши неприятеля, узрев, наконец и движение бранденбуржской пехоты, счел, что враг приступил к баталии, но вестовой от командующего до него так и не добрался (что на войне порой бывает). План действий на случай померанского наступления до всех старших командиров армии гроссгерцога был заблаговременно доведен, и фон дер Танн, действуя строго в соответствии с полученными инструкциями, приступил к исполнению поставленной перед его дивизией задачей. Поскольку порядок действий был заранее распределен, наблюдающие его марши и перестроения соседи приходили всё к тому же выводу о не добравшемся до них вестовом и начинали исполнять свою часть батального замысла.