Будучи человеком куда как менее опытным в военном деле, и, напротив, не будучи обременен излишним мужеством, он доложил командующему померанским авангардом о появлении у того в тылу двух бранденбуржских полков, несказанно «обрадовав» корпусного генерала, наблюдавшего прямо по фрунту перед собой силы врага не менее чем в бригаду, оседлавшую дорогу на Кляйнеегерсдорф.
По недолгому размышлению, фон Рейн предположил контратаку со стороны фон Берга, а поскольку столкновение с неприятелем произошло в промежутке между авангардом и основной армией, логичным для него выглядело предположение о попытке его окружить и уничтожить, покуда Кабюшо будет разворачиваться с марша. В этих обстоятельствах дальнейший штурм позиций фон Эльке, уже почти увенчавшийся успехом, казался ему безумием. Двум драгунским полкам и все еще не принявшему участия в сегодняшнем деле гусарскому эскадрону было отдано распоряжение контратаковать нарисовавшегося в тылу врага, разбить и прогнать, обеспечив прохождение подкреплений по дороге.
Отдал он и приказ отступать своим пехотинцам, однако вестовой передать его распоряжение попросту не успел. Посреди рукопашной свалки на дороге рвануло что-то уж вовсе невообразимое, и померанская пехота начала ретираду сама.
Явление драгун и кирасир к солдатам фон Лёве произошло почти одновременно. Перемахнувшие холмик кавалеристы Нойнера не задерживаясь устремились в атаку, и хотя их было менее сотни против трехсот бранденбуржцев, Юстас вовсе не был уверен в благоприятном исходе схватки с тяжелой кавалерией, а когда уланский пикет доложил о приближающихся драгунах, строй солдат майора, только развернувшийся для встречного боя, обратился в колонну, спешившую скрыться подальше от врага и пылающих возков.
Обманутый в лучших ожиданиях Нойнер, ни сном ни духом не ведающий о драгунах, бросился в преследование, ругательски ругая «трусливых гвардейцев» и размахивая палашом. Часть его эскапады достигла ушей фон Лёве, заставив того морщиться и скрежетать зубами, но урон гвардейскому гонору был самым значительным успехом, которого удалось достигнуть в этот день померанцам, до самого заката гонявших «Серых соколов» и аурумштадцев по полям, но так настигнуть их и не сумевшим.
Уже поздно ночью, после долгих блужданий, фон Лёве добрался до Кляйнеегерсдорфа, где солдатами и офицерами была устроена пирушка, на коей было выпито все трофейное вино и съеден захваченный фураж. Написанный под это дело фон Лёве и Кнаубе рапорт на имя фельдмаршала являл собой такой образчик образности и изощренности эпитетов в адрес врага, что знаменитое письмо казаков Бизанциумскому шахиншаху на его фоне казалось образцом изящной словесности.
***
-- Что это было? -- ахнул кто-то рядом с фон Эльке.
-- Реутов убит. -- скрипнул зубами генерал. -- Его фамильное заклятие.
Тот чудовищной силы взрыв, что разметал и атаковавших, и оборонявшихся, никакой взрывчаткой устроить было невозможно -- в этом Эрвин был абсолютно уверен.
Немногие уцелевшие в центре бранденбуржцы с трудом приходили в себя, а померанская пехота, полностью деморализованная гибелью казалось уже взявших верх передовых баталий, спешно отступала. Остатки ведомых генералом мушкетеров, до того отбившихся от подходивших одна за другой потрепанных баталий фон Рейна, заняли остатки позиций, среди изувеченных и обожженных колдовским взрывом тел, и дали залп в сторону отходившего неприятеля, сигнализируя тому, что войска герцога Максимиллиана все еще готовы обороняться.
Генерал бросил быстрый взгляд на левый фланг, где дела также шли достаточно неважнецки. Солдаты Радека потеряли уже порядка половины от первоначального своего числа, и медленно пятились назад перед превосходящими силами неприятеля.
Впрочем, едва только померанцы на фланге заметили отступление в центре, как тут же сбавили напор, а потом и вовсе встали на месте, не видя смысла умирать в этот день. День, который уже фактически закончился -- солнце уже выглядывало из-за горизонта одним только краешком, а сумерки стремительно сгущались.
Со стороны поместья Айс-Шнее тоже продолжала доноситься мушкетная трескотня, в которую время от времени вплетались звуки орудийных выстрелов. С одной стороны, это сигнализировало о том, что Захуэр и фон Штоц все еще не сломлены и продолжают сопротивляться, с другой указывало на то, что фон Рейну удалось подтащить к очагу бранденбурской обороны полевую артиллерию. А может и конную -- этого генерал не знал, но искренне надеялся, что померанцам ничего серьезнее шестифунтовок под стены особняка выдвинуть не удалось, поскольку прийти на подмогу гибнущим товарищам он не мог никоим образом.
Впрочем, с наступившей темнотой звуки боя прекратились и там, оставляя Эрвину лишь надеяться, что померанцы прекратили бесплодные попытки атаковать, а не взяли верх.
Бригадный генерал проводил взглядом капрала Куртца, который ковылял в сторону лазарета, оперевшись на плечо молоденького солдатика -- того самого, что интересовался фамильным заклинанием Кабюшо, -- и стремительным шагом двинулся в сторону импровизированного штаба, где уже собрались все уцелевшие командиры. Не так уж и много их осталось, тех, кто был на ногах. Радек, с висящей на перевязи, замотанной прямо поверх формы бинтами левой рукой, артиллерийский штик-юнкер, штабс-капитан берштадцев, принявший командование ошметками полка после гибели всех старших офицеров, Зюсс, да шатающийся от усталости Кальмари.
-- Сколько у нас раненых, доктор? -- с ходу поинтересовался Эрвин.
-- Мало. -- хрипло ответил тот. -- До обидного мало. Бригада и берштадцы невозвратными потерями выбиты больше чем наполовину. У меня в лазарете не более сотни человек. Когда дело дошло до штыковой, выносить раненых стало невозможно, а потом... Да вы сами видали.
-- Радек?
-- У меня и сотни солдат в баталии не наберется. -- мрачно ответил тот. -- А из офицеров остались только я, юнкер, да два корнета. Эти сволочи под конец подтянули взвод егерей...
Майор махнул здоровой рукой и замолчал.
-- В Берштадском полку личного состава осталось на роту. -- доложился штабс-капитан, имя которого фон Эльке, к стыду своему, запамятовал. -- Люди подавлены потерями и, боюсь, к бою совершенно не способны.
-- Дальнейшего боя и не ожидается. -- Эрвин устало опустился на барабан. -- Мы выполнили поставленную задачу, и теперь можем со спокойной душой отступать. Вопрос лишь в том -- можем ли? Выдержат ли солдаты ночной переход, особенно раненые?
-- Раненые как раз и выдержат. -- невесело усмехнулся Кальмари. -- Милейший Зюсс выбросил со своих телег все что только можно, и даже то, что нельзя, так что те, кого мы успели обиходить, готовы к транспортировке хоть немедленно. Остальных загрузим в течении часа и можно выступать.
-- Выдюжим марш? -- спросил генерал. -- Или до утра отдохнем, а выступим перед рассветом?
-- Чревато. -- подал голос артиллерист, имени которого Эрвин не знал. -- Если ночью полезут, мы и картечью можем не успеть вдарить. Да и то -- всего две пушки осталось.
-- Ваши пушки, Вильке, придется бросить. -- ответил Радек. -- Все одно в грязи завязнут, а вытаскивать их сил у солдат уже никаких нет.
Штик-юнкер встрепенулся было, намереваясь возражать, но тут же поник, признавая правоту майора.
-- Хорошо, мы их заклепаем, а упряжки можно будет использовать для перевозки раненых полегче. -- с горечью ответил он.
-- Не журитесь, унтер. -- приободрил его Эрвин. -- Будут у вас еще орудия, и не хуже этих. Я не я буду, если после сегодняшнего не выбью вам подпоручика или хотя бы корнета. Видал вашу стрельбу на левом фланге -- сплошное загляденье.
-- Это да. Без его пушки я бы врага не сдержал. -- подтвердил Радек.
-- Что ж, решено. -- генерал поднялся. -- Грузим раненых и через полтора часа выступаем. Ночной атаки нам не сдержать.
***
В тот момент, когда остатки Берштадского мушкетерского полка и бригады фон Эльке выдвигались в ночи, нахал и карьерист Ганс Нойнер собачился в приемной фельдмаршала Кабюшо с драгунским полковником фон Шпессером. Причина ссоры двух бравых кавалеристов заключалась в том, что они никак не могли выяснить, от кого из них двоих сбежал фон Лёве.