Мафальда в жизни не поверила бы, что доктор Кальмари в принципе способен кого-то или чего-то бояться, да и его коллега, герр Филипп, тоже вряд ли испугался бы пациента, находящегося в таком тяжелом состоянии, но спорить с едва не умершим и оставшимся калекой воякой не стала. Тем более, что молоденькая сиделка Шиллинга тут же подыграла ему:
-- Конечно, они вас испугались, господин ротмистр, вы же перед операцией так громко грозились их поубивать, что весь госпиталь это слышал!
-- Ну уж и весь! -- польщено улыбнулся лежащий на кровати мужчина.
-- Весь, не сомневайтесь! -- заверила его Катарина. -- А если кто-нибудь вас и не слышал, то теперь им остальные рассказали, как вы пригрозили, что хирурга к себе не подпустите.
-- Я бы и не подпустил -- ни хирурга, ни его помощников, в этом вы тоже можете не сомневаться, -- усмехнулся фон Шиллинг. -- Ни даже вас, госпожа фон Шиф, - посмотрел он на Мафальду, и внезапно его лицо смягчилось. -- Кажется, я должен спасибо сказать и вам, и хирургу...
Первая фрейлина вновь слегка растерялась, не зная, что на это ответить. Не скажешь же ему: «Всегда пожалуйста, господин ротмистр!» К счастью, ей пришла на помощь Катарина, продолжавшая убеждать своего подопечного, что он, несмотря на увечье, по-прежнему остается сильным, свирепым и несущим ужас своим врагам.
-- К вам потом и их помощники, монахи, боялись зайти, и мы, фрейлины... - добавила она, поправляя ему подушку, хотя в этом не было ни малейшей необходимости.
-- Вот это зря, неужели вы думаете, фрейлейн, что я мог бы причинить вред женщине?! -- вспыхнул пациент, повернувшись к ней. Мафальда, воспользовавшись моментом, когда он не смотрел на нее, внимательнее пригляделась к его лицу, и мысленно покачала головой: выглядел фон Шиллинг не очень хорошо. Лицо у него было даже не бледным, а каким-то желтоватым и сильно вытянувшимся, руки безвольно лежали на одеяле, словно он не мог даже слегка пошевелить ими от слабости. «Хотя держать Катарину за руку он все же был в состоянии», -- вспомнила майор, и эта мысль немного уменьшила ее тревогу за ротмистра. Он, конечно, был еще очень слаб, но кто-нибудь другой на его месте мог и вовсе не пережить такую операцию. Шиллинг же не только был жив, но умудрялся еще и шутить, угрожать врачам и любезничать со своей сиделкой, так что, по всей видимости, находился теперь на пути к выздоровлению. Пусть и в самом начале этого пути.
-- Что же, господин ротмистр, если вам что-то потребуется... -- начала фон Шиф, и Йоахим, не дожидаясь окончания фразы, слегка кивнул головой:
-- ...я передам вам или медикам через фрейлейн Катарину.
Сообразив, что он, видимо, устал разговаривать и изображать из себя неунывающего человека, которому все ни по чем, Мафальда поспешила попрощаться и ретироваться. Похоже, перед Катариной воинственный пациент показывать свою слабость не стеснялся. «Кажется, скоро у Ее Сиятельства освободится одно из мест фрейлин, -- подумала фон Шиф, мысленно улыбаясь. -- Ну, не то чтобы очень скоро, поправляться Шиллингу еще долго, но финал этой истории очевиден. И начнется борьба среди кандидаток в новые фрейлины... Ммм...» Мысль об интригах, которые непременно разведут желающие стать приближенными к гроссгерцогине и в которых она тоже сможет принять активное участие, мгновенно подняла Мафальде настроение. В монастыре ей было не до интриг, и хотя именно здесь она чувствовала, что живет полной жизнью, воспоминания о ее основной «работе» тоже были очень и очень приятными. Еще недавно фон Шиф с сожалением думала о возвращении домой, к обычной жизни, которое должно было когда-нибудь произойти: ей казалось, что после работы в госпитале эта самая обычная жизнь будет для нее смертельно скучной. Но, похоже, в этом она ошибалась. «Если мы выдадим Катарину замуж и Эвелине понадобится новая фрейлина, скучать нам всем будет некогда! -- поняла Мафальда. -- Кстати сказать, а ведь новой фрейлиной могла бы стать эта тихоня Белинда фон Фалькенхорст. Если, конечно, немного просветить ее о том, как все устроено при дворе, и если она согласится следовать моим советам, это можно будет провернуть. Правда, ей все же придется научиться вести себя чуть поживее!»
Тут первая фрейлина вспомнила, что уже давно нигде не видела ни Белинду, ни ее компаньонку. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: они могли быть заняты ранеными в одной монастырской постройке, а она -- в другой. Ей и некоторые фрейлины долго не попадались на глаза, пока Эвелина не вызвала всех к себе для получения военных званий. В трапезной же все помощники врачей оказывались в самое разное время, когда у них выдавалась свободная минутка, так что пересечься там во время обеда тоже было довольно сложно.
Решив обязательно отыскать Белинду и узнать, как у нее дела, фон Шиф продолжила обходить кельи, превращенные в больничные палаты. В большинстве из них царила идиллия: за тяжелыми пациентами присматривали фрейлины, а те, кто уже поправлялся, весело болтали и приветствовали Мафальду радостными возгласами. Многие уже знали о том, что фрейлины получили военные звания, и отдавали честь «госпоже майор» -- правда, при этом часто ехидно улыбались не по уставу. Фон Шиф делала вид, что не замечает усмешек -- это все была ерунда по сравнению с тем, как на ее звание должен был отреагировать младший брат-генерал.
В очередной келье, которую делили между собой трое выздоравливающих сержантов, Мафальда еще на пороге уловила какой-то странный запах.
-- Так... -- потянула она носом. -- Вы тут курите?
Пациенты тут же уставились на нее тремя парами невиннейших глаз.
-- Как можно, госпожа майор?! -- воскликнул один из них, а двое других согласно закивали головами.
-- А какое наказание полагается за обман офицера, находящегося при исполнении? -- прищурилась фон Шиф.
-- Ну-у... - самый смелый из сержантов тут же сник. -- Это зависит от того, насколько обман серьезен. Если речь о чем-то совсем незначительном, никому не вредящем...
-- В данном случае речь о том, что очень даже вредит самим обманщикам, возразила Мафальда. -- Отдавайте табак!
-- Ммм, госпожа майор, нам без него будет только хуже! -- запротестовал другой пациент.
-- Приказ старшего по званию, -- холодно отозвалась фрейлина. -- С вашей инфлюэнцей только дым глотать не хватало.
Третий обитатель кельи, до сих пор молчавший, со вздохом заворочался на кровати и, старательно показывая, как ему больно двигаться, сунул руку под подушку и достал оттуда черный кисет с вышитым на нем замысловатым белым узором.
-- Это все, что у нас есть, -- сказал он скорбным голосом. -- И вы ведь вернете его, когда я отсюда выйду? Этот кисет... он мне очень дорог...
-- Разумеется, верну, -- пообещала Мафальда. -- Как вас зовут, сержант?
-- Отто Несс, госпожа майор, -- ответил молодой человек.
-- Не беспокойтесь, у меня ваш кисет будет в сохранности, -- заверила его фон Шиф и повернулась к его товарищам. -- А у вас под подушками точно ничего не спрятано?
Те смущенно отвели глаза, без слов признаваясь, что их подушки тоже скрывают кисеты, вышитые женами или невестами. Но конфисковать их майор не успела: внезапно из коридора донесся какой-то шум и стоны, и она, быстро сказав им «Вольно!», метнулась к двери. Вслед ей послышался облегченный вздох любителей табака.
Но фрейлине было уже не до курильщиков -- она выскочила в коридор и заспешила к келье, расположенной у лестницы, из которой доносилась громкая возня и сдавленные крики боли.
-- Помощь нужна? -- вбежала она в келью и, увидев там делающую перевязку Белинду, о которой только что думала, не дожидаясь ответа, подскочила к ней и ее пациенту.
Это был мужчина лет тридцати, к которому она уже заглядывала утром, но тогда он спал, и фон Шиф, убедившись, что он ровно и спокойно дышит, ретировалась, стараясь не потревожить его. Теперь же этот человек пытался отодвинуться от Белинды, подступавшей к нему с чистыми бинтами. Одеяло с него сползло, и стало видно, что его левое плечо и часть груди обмотаны потемневшими от крови бинтами, которые и правда давно пора было сменить. Он полулежал спиной к двери и не видел Мафальду, но услышал ее голос и занервничал еще сильнее.