Арамис пружинисто вскочил… Вернее, попытался вскочить. Тут же безумная, невозможная боль скрутила его задние лапы, сдавила их смертным холодом — и он тяжело шлёпнулся на пол. Судорожно заскрёб когтями по линолеуму, но почти не сдвинулся с места.
— Эге! — хозяин озадаченно вылез из-за стола. — А с нашим котиком, похоже, не всё в порядке.
— Старый он, — заметила хозяйка, наклоняясь к распластавшемуся Арамису. — Старенький… Только у нас шесть лет, а сколько до нас неизвестно где жил… Слушай, а ведь это, похоже, паралич…
И Арамису показалось, будто присосавшийся к Антонине Ивановне сгусток злорадно ему ухмыльнулся. Хотя чем ему было ухмыляться? Ни рта, ни глаз — только жадная пустота.
4
И конечно, угодили в пробку. Старенькая «шестёрка» хозяина обиженно фыркнула и, вздрогнув, приросла к асфальту. Впереди толпилось стадо машин — таких же вонючих, раскалённых, злых. И сзади тоже подкатывали — Арамис вертел головой туда-сюда. Спасибо хоть шея ещё не отказала.
Большего он не мог — куда денешься из сумки на заднем сиденье? Хорошо хоть не до конца застегнули молнию, можно высунуть голову и дышать зноем. Наслаждаться своим последним днём.
Всё было ясно. Что такое ветлечебница, он знал, и зачем его везут туда — тоже. Хозяйка под тёщиным напором продержалась пятнадцать минут, хозяин, надо отдать ему должное, спорил почти час. Но что он мог поделать? Невидимые человеческому глазу щупальца сгустка мало-помалу опутывали и его мозги.
— А что Борьке скажем? — вяло отбивался он, но, скорее, для порядка. — Это ж такая травма ребёнку…
— А зачем правду говорить? — елейно хихикнула Антонина Ивановна. — Скажем, что котик уехал в специальный кошачий санаторий, спинку лечить. И надолго уехал…
— И привет просил передать, — добавила жена Леночка.
— Вот именно! — тёща торжествующе вздела палец в потолок. — А завтра уедем на дачу, новые впечатления, солнце, воздух и вода… Напрочь забудет.
Слова «убить» никто не произносил. «Прекратить его страдания» — велеречиво выразилась тёща. Арамис прекрасно знал, что такое «усыпить». Десятый год на свете, не мальчик. Счастливым собратьям такие мысли неведомы, для них всегда «сейчас», и смерти они не ждут, а значит, её для них и нет. А вот чувствовать, как медленно, но неумолимо вытекает из тебя время… как его остаётся всё меньше и меньше, и скоро не останется совсем… Страшный это дар — разум.
Но ещё страшнее, что некому его передать. Всё случилось так быстро… Кто теперь поведёт Дозор? Даже коллеги, и те бессильны. Они и сами не знают, откуда взялось это — невидимое ни человечьему, ни звериному глазу бледно-голубое кольцо вокруг головы. «Корона», как они иногда шутили между собой, не стесняясь присутствием Арамиса. Чей это дар? Зачем он котам? От него только одни неприятности… И в то же время… с короной расставаться не хотелось. Всё равно что лишиться хвоста… или ушей.
А передать её надо обязательно. Не тащить же с собой туда — не пролезет. И кто-то должен после него возглавить Дозор, выискивая тех собратьев, чья натура откликается на зов бледного света, кто способен стать дозорным, способен дать свой цвет радуге. И тогда Дозор будет жить. Дозорные меняются, дозорные умирают на свалках и на плюшевых ковриках, на столе у ветеринара и в поганых подвалах, под колёсами машин и от мучительной дряхлости — но Дозор живёт. Живёт, пока есть «корона». И тот бедняга, что должен её носить.
— Блин, да тут три часа стоять! — хозяин с досадой шлёпнул ладонью себе по колену. — Идиотизм. Ну уроды ведь, ну куда они, спрашивается, прутся? Жарко тебе? — повернулся он к Арамису. — Ты уж потерпи, ну что ж тут поделаешь? Рассосётся ведь в конце концов. — Он помолчал, облизнул губу. — Ну ты извини, родной, что так получилось. А что делать-то? Куда тебя девать, безногого? Лечение знаешь какое дорогое? И бесполезное, только боли снимает. Антонина хоть и дура, но тут она права, это самый гуманный выход.
Арамис смотрел на него не мигая. Мало кто из котов на это способен, наверное, лишь дозорные. Боятся кошки человеческого взгляда, не выдерживают. Но, как оказалось, и людям неуютно, если кот смотрит, не отводя глаз. Отворачивается человек, подавившись собственными оправданиями. Внимательно смотрит на часы, надеясь разглядеть там что-то новое. Потом его осеняет спасительная идея, и он выскакивает из машины к ближайшему ларьку, за минералкой. И возвращается с пластиковой бутылкой, жадно пьёт, и не смотрит назад — ведь ничего и не было. Надо за дорогой следить — вдруг всё же рассосётся?
Вот и рассосалось. Сперва медленно, как отравленный таракан, а потом быстрее и ловчее, как таракан, оправившийся от яда, двинулась вперёд «шестёрка». Вперед, в ветлечебницу. Туда, где прекращаются страдания.