Обычно Майк избегал смотреть Джонни в глаза, но сейчас он смотрел и умолял. На лбу у него блестел пот, и Джонни знал, что это не от жары. Обычное лисье выражение карих глаз Майка исчезло, на его место ступил плохо скрываемый ужас. Джонни чуть не состроил гримасу. Ему было неприятно. Он не любил Майка и старался поменьше с ним видеться, но это было непросто, потому что Кит охотно проводил время в обществе деда. В присутствии старшего сына Немо Майк ни разу не сказал о президенте кривого слова, но было видно, что он считал, будто Джонни дурно воспитан. Вольно или невольно Майк пытался исправить это упущение и повоспитывать его хоть жестом, хоть фразой. Кроме того, Джонни иногда ловил на себе взгляды Майка, и эти взгляды ему не нравились. В них было что-то масляное и жадное, и это его беспокоило, почти пугало.
— …Прошу тебя, не говори. Это не злой умысел, поверь. Джонни, я не лгу. Я никогда не причиню тебе зла. Кит, немедленно убери ловушку.
Кит пожал плечами, достал хэнди и нажал несколько кнопок.
— Извините, — невпопад сказал Джонни. Его доводило присутствие Майка и этот молящий взгляд.
— Ты не скажешь?
— Не скажу. — Он дал обещание только для того, чтобы прекратить эту сцену. Ещё немного, и Майк бы грохнулся перед ним на колени. — Я не скажу. Вы её только назад не ставьте. Мало ли чего.
И они всё-таки пошли на реку. Подкрадывалась ночь, и мутно-зелёный Вэй быстро чернел. Из вод полого поднималась коса, песчано-бледная, как хвост уснувшего в песке дракона. Течение здесь было медленным — омуты, ряска… Джонни шёл впереди, не оглядываясь. Он уже понял, что лучше не поворачиваться к брату спиной, особенно когда рядом нет ни свидетелей, ни Стража, но из принципа не замедлил шаг. Сын капитана Немо не будет никого бояться на своей земле; сын президента не дрожит в собственной столице.
Кит догнал его и пошёл рядом.
— Прости, — через минуту сказал он.
Джонни искоса разглядывал брата, будто видел его впервые. Кит был похож на их отца. И на своего деда. Майк был обделён всем, что могло бы сойти за красоту, и всё же у Кита было больше общего с этим невзрачным, пугливым, опасным человеком, чем с отцом. Выражение, подход, какая-то тайная суть.
— Я сделал… плохо, — сказал Кит. — Прости, Джон.
Джонни посмотрел на брата в упор. На отмеченном горной кровью благородном лице Немо жили коричневые глаза Майка Арлинга, его молящее выражение, его плохо скрытая жадность. Джонни оттолкнул брата и пошёл прочь, но не удержался, оглянулся. Кит сел на песок и обхватил руками колени. Он зачем-то кивал головой. Потом он закричал. Это был крик умирающего, от которого ускользает последний свет.
Кит не виноват, подумал Джонни. Он не то чтобы понял это, а просто так для себя решил. Кит же не виноват, что он такой. Он просто таким родился. Он мой брат.
Джонни вернулся и сел рядом. Кит был печален, его облик словно покрылся пеплом. Он то и дело бросал на Джонни несчастные взгляды. Отец выглядел почти так же, когда горевал… Джонни обнял брата за плечи. Кит всхлипнул и вцепился в него, как маленький ребёнок.
Они сидели рядом, протянув ноги к тёмной воде. В реке покоились бесчисленные остовы — принятые ею за века тела животных, кораблей, людей. Вэй безропотно похоронил в себе кости несчётных пиратов и купцов, утопленных щенят и младенцев, солдат Ариарана и защитников Патрии, их врагов. Река укрывала своей непрозрачной волной всех тех, кого так или иначе убивал город — жертв генерала Дансени, например, или Элана Рейна с его людьми. Рейн был красный, как и жертвы Дансени, как президент Джон Конгрэйв — а значит, и его сын. Бросил бы ты меня в реку, Кит, если бы я сегодня погиб?..
В мягкой ряске жили крохотные дракончики, не больше фута в длину. Они ещё не совсем вышли из стадии личинок. Почки будущих крыльев бугрились на зелёных спинках, там, где начинались ещё перепончатые передние лапки. Сколько из этих существ сумеет вырасти до трёх, семи, пятнадцати футов? Осталось ли для них место в новом мире президента Немо, космофлота и Вавилона?
Вспоминая теперь тот день, Джонни понял, что Майк его обманул. Бывший госсекретарь прекрасно знал, что сын президента сигает к нему во двор через стену. Он никогда не приказал бы поставить там ловушку, не предупредив о ней Джонни. «Молодой человек, мы тут провели небольшой ремонт, так что не лазьте больше на стену, если не хотите лишиться рук. Специально для входа во двор существует такая вещь, как ворота…» Глаза Майка смеялись бы, зловредно, высокомерно и озорно… Майк солгал. Всю сознательную жизнь Джонни слышал от окружающих песни о легендарной лживости и коварстве Майка Арлинга, политика и адвоката. Он думал, что Майку никогда его не надуть, раз уж он всё это знает, но дед Кита без труда обвёл его вокруг пальца, как только ему это понадобилось. И ведь это была прозрачная ложь… Майк просто очень хорошо её… сыграл? Не просто сыграл. Он перетянул на себя вину Кита, как одеяло, и укрылся самопожертвованием. Не держащее никакой воды враньё стало более впечатляющим, чем страшная и абсурдная правда… Майк обвинил себя из любви ко внуку — а зачем обвиняет отца Кит? Ненависть? Но за что, почему?