Тим Вернер, Дин Лейпек
Корона
Теперь я
Длинный стол заставлен полупустыми блюдами и полными кувшинами. Кувшины все несут и несут. А ты все пьешь и пьешь. Как в тебя столько влазит, Гил? И как ты завтра вообще на ноги сможешь подняться?
Впрочем, ты сможешь. Ты поднялся даже после битвы за Грейм. В крови по локоть. По шею. С головой.
А завтра еще и день твоей коронации. Поднимешься как миленький. Прыжком.
Хотя, конечно, никакой коронации не будет.
Ты встаешь, придерживаясь за стол, – тут тебе не Грейм, да? – и говоришь о том, каким мудрым правителем был отец.
Угу. Именно поэтому его понесло в те болота, где его вместе с войском сожрали чудовища. Расширил границы государства, ничего не скажешь. Теперь нам лишь бы уже существующие удержать. Армии почти не осталось. И трон сейчас такой шаткий… Если на него сядешь ты, по привычке - с размаху, он точно развалится.
Но ты не сядешь.
Пью вместе с тобой за отца. Все пьют.
Музыканты, повинуясь взмаху твоей руки, играют что-то маршевое и боевое. Ну, да. Надо хотя бы делать вид, что у нас боевой настрой. Мне кажется, я видел, как с твоей ладони сорвались красные капли. Твои руки все еще в крови, а я снова вижу слишком много. Либо это вино. Ты пропитан кровью и вином, брат.
Музыка грохочет, народ расползается из-за стола: кто по углам зажиматься, кто – проветриться, кто – отлежаться, не выдержав заданного тобой темпа.
Я тоже поднимаюсь.
Выхожу на балкон. Вдыхаю ночную прохладу и думаю, как вас разгонять из-за стола. Вас уже пора разгонять, но вы ни в какую. Хоть пожар вам устрой…
Чувствую движение за спиной, но не оборачиваюсь. Иногда ко мне подходят призраки.
Чтобы их не спугнуть, лучше не оборачиваться.
***
– Теперь я! – выдыхаю, поднимаюсь с земли, подхватываю меч.
Мне шесть, тебе – десять. И я – твоя уменьшенная, осветленная копия. Мне не нравится этот факт. Может, было бы проще, не будь мы настолько похожими. А так – я всего лишь недоделанный ты. И уже тогда понимаю – мне до тебя не дотянуться.
Взмах мечом, выпад, который ты легко блокируешь.
Мечи деревянные, но я бью в полную силу. Я злюсь, потому что ты смеешься. И легко парируешь каждый удар.
Я думаю, что когда-нибудь отомщу тебе за этот смех. Этот твой смех – первое яркое воспоминание детства. Потому что мой – такой же.
Второе яркое воспоминание - призрак Рарра.
Ребенок из тумана, серый парящий силуэт, пустые черные глазницы.
Сухой шепот:
– Ты поиграешь со мной?
***
Рассвет уже давно отпугнул тьму, и мы снова за столом, но теперь – за другим.
В пыльном душном зале, что рядом с библиотекой. Ты сидишь, подперев голову кулаком и равнодушно смотришь в стол. Равнодушие напускное, я-то вижу.
Я знаю.
Я не спал. А ты, Гил?
– Я не понимаю… – бормочет Вер. – Она же была там всегда. Всегда! Там пыль везде, по всей комнате! Нет следов! Там нет следов… Призраки ее что ли утащили?! Засов не двигался кучу лет… Да я ключ едва провернул! И ключа всего два, Гил!
Он смотрит на тебя растерянно. Будто ждет, что ты сейчас ему все объяснишь.
Но ты не объяснишь.
– У твоего отца и у меня! – продолжает он. – Не мог же он ее с собой в болота увезти… Он никогда ее не брал!
Да, Вер прав, отец никогда не доставал корону из хранилища.
При мне он открывал ту дверь лишь однажды – показал ее нам. А потом закрыл с грохотом, запер на ключ. И с тех пор дверь не трогали.
Ну, как… Вер уверен, что не трогали.
А значит, все идет по плану.
– Поздравляю, – тихо говорю я, ухмыляюсь чуть заметно, и знаю – это твоя ухмылка. Мы не близнецы, но все равно похожи, как две капли. Правда, только внешне. Внутри мы разные. Может, даже слишком. – Ты умудрился потерять корону, Гил. В день коронации. Что это говорит нам о тебе?
– Что у меня было много других дел, и не было времени следить за мишурой, – отвечаешь ты. Ты не шутишь, не ухмыляешься, смотришь прямо, твердо.
Наверное, сейчас мы разные.
– Опустошить кувшины? – уточняю я. – Напомни, Гил, что я просил тебя сделать, как только мы получили весть о гибели отцовского войска.
Ты презрительно фыркаешь. Уголок губ дергается – то ли ухмыльнуться в ответ, отразить мою усмешку, то ли зарычать.
Отвечать тебе и не надо, это помнят все – ты тогда очень громко кричал, что я не о том думаю. Что погиб дорогой родитель, а у меня – одни церемонии на уме. Однако, если бы дверь была открыта тогда, три дня назад, все увидели бы, что короны нет. Возможно, успели бы приготовить что-то похожее, чтоб издали никто не отличил.