— Она была ведьмой? — спросил Озейн, преодолевая неловкость. — Твоя бабушка?
— Нет! — возмутилась Эрна. Ну почему, если знахарка — то сразу ведьма?! У них вон в деревне и знахарь есть, отродясь не колдовал, зато какое снадобье против вампиров придумал! Даже Виль его хвалил, а уж тётушка Вейма как ругалась!
— А моя тётка была, — вздохнул Озейн. Эрна посмотрела на него с интересом. Была?
— А что с ней стало? — спросила девочка.
— Сожгли, когда неурожай был, — просто ответил брат-заступник. — Дверь подпёрли и сожгли.
Эрну передёрнуло.
— А потом ты пошёл в… в орден? — спросила она. Вот кем надо быть, чтобы присоединиться к палачам своей собственной тётки?!
— Потом нас с матерью из деревни выгнали, — грустно усмехнулся Озейн. — Отец…
По лицу брата-заступника прошла тень и он замолчал.
— А твоя сестрёнка? — вспомнила Эрна. Озейн поднял руку и нерешительно коснулся локтя девочки.
— Она тогда приболела, — сказал он глухо. — Тётка её к себе взяла. Никто не согласился её выпустить.
— Ой.
Девочка стало плохо, когда она представила себе всё это. А каково было матери?! Эрне явственно привиделась Магда, с рыданиями мечущаяся вокруг горящего дома. Освободитель! За что?!
— Но почему?! — вырвалось у неё.
— Братья-заступники этого бы не допустили, — твёрдо сказал Озейн. — Они дали бы ей раскаяться.
— Кому?! — не сдержала возгласа Эрна. Святоша покосился на неё с любопытством.
— Всем, наверное, — не очень уверено сказал он. — Это ведь грех — убивать, даже ведьму.
— Ты любил её? — заинтересовалась девочка. Кто бы мог подумать, что у святош бывают такие странные судьбы! — Тётку твою?
— Нет, — усмехнулся Озейн. — Она была злая и вечно отвешивала мне подзатыльники. И никогда не делилась тем, что ей люди приносили. А уж что про отца говорила…
Он умолк.
— Получается, она права про него была, — вдруг сказал он. — Папаша-то нас с матерью первый выгнал.
— Вот и у меня, — брякнула Эрна, вспомнив своего отца, который продал родную дочь ведьмам и предал её мать. Сказав это, она в ужасе умолкла, но святоша, к счастью, понял её по-своему.
— Да, такого папашу, как у тебя, врагу не пожелаешь, — поддакнул он. Потом огляделся по сторонам, но рядом никого не было. Тогда он продолжил. — Ты не думай про папашу своего. Теперь он не отмажется.
Он хохотнул.
— Ну и вонь! Епископ Фоук! Ха-ха-ха, поделом ему! Бедняга!
— А кто он такой? — рискнула спросить девочка.
— А, — махнул рукой святоша. — Не велено говорить. Особенно тебе. Не понимаю, почему, все и так знают.
— Он, наверное, самым главным был у вас? — не отставала девочка.
— Ну, скажешь тоже — самым главным! Вовсе нет. Он был как отец Бенлиус, только не для комтура, а для командора. Вроде ничего не решает, а на самом деле…
— Это он задумал прошлого папу убить?
— Выходит, что он, — кивнул Озейн. — Ты, сестрёнка, не думай про всю эту грязь. Ты думай, что сейчас твоего папашу точно вне закона объявят и от церкви отлучат. Шутка ли — скрывал у себя нашего епископа! Сейчас папе в Терну письмо напишут — и готово. Тебе весь замок достанется. Твой отец знаешь какой богатый? Всё тебе отойдёт. А там, глядишь, замуж выйдешь.
Эрна вспомнила про подписи, которые она поставила по приказу отца Бенлиуса. Ага, всё. Как же. Небось, они живо золото своё вернут с «её» владений. И сверху добавят, чтоб себя не обидеть. А она так и будет спать на топчане.
— Вот будет новое перемирие, устроят опять турнир, — мечтательно произнёс Озейн, пока Эрна лихорадочно соображала, что бы ещё такое спросить. — Ты была когда-нибудь на турнире, сестрёнка?
— Неа, — печально сказала девочка. В самом деле, почему она никогда не была на турнирах? В позатом году в Тамне был, казалось бы, и вовсе близко.
— Тогда увидишь! — пообещал святоша. — Тебе стоит посмотреть. Столько бойцов, столько дам, какие флаги… Тебя непременно посадят на лучшее место! А в перерывах посмотришь на скоморохов. Что они вытворяют — этого и представить нельзя. Говорят, в Сейре их даже на колдовство проверяли. Оказалось, нет. Обычные люди. Но что они делают!... А в Балриле скоро представление будет.
— Представление чего? — не поняла Эрна. Озейн необидно рассмеялся.
— Я тоже спрашивал, когда только из деревни выбрался, — сказал он снисходительным тоном старшего брата. — Будут показывать жизнь святой Пиретты. Представление будет длиться неделю.
— Ого!
Эрна колебалась между желанием увидеть, как это будут показывать и детским стремлением заявить, что никакие там святые её не интересуют. Но этого же нельзя говорить! Потом, Пиретта, кажется, была та святая, которую Заступник спас из темницы, в которой её замуровали заживо. Там было что-то про свет, потом ничего, а когда дверь открыли, в темнице было пусто. И никаких тайных ходов, ничего не нашли. Интересно, искали? А ещё, говорят, там пахло розами. Это уж точно враньё! Вон, когда епископа открыли, там вовсе воняло. Можно подумать, святые как-то иначе устроены, чем обычные люди!
— Вот бы посмотреть! — вздохнула она. Брат Озейн тоже вздохнул.
— Сейчас неспокойно, — извиняющимся голосом сказал он. — Может быть, позже, в перемирие…
— А оно будет? — горько спросила девочка. На самом деле она думала о том, что ей надо бежать, покуда святоши не выдадут её замуж. А то и оглянуться не успеешь, как окажешься с огромным пузом, как у мамы, когда та носила очередного сыночка!
Вообще-то в деревне таких молоденьких замуж не выдавали. В двенадцать лет девочка садилась прясть, ткать и шить себе приданое. Будь она даже богата, но это сделать она должна была сама. Лентяйку, купившую себе сорочки да платья, поднимут на смех по всей округе. Поэтому девушки не торопились замуж. Семья жениха всё посмотрит, что за девкой дают, и вот не приведи Заступник, если она мало сделала. Но кто знает, как у знатных принято. С замком-то, небось, им всё равно будет, умеет ли она соткать полотна на сорочку!
Надо бежать как можно скорее.
И никогда не увидеть этого самого. Представления. В Тафелоне турниры есть и скоморохи есть. А вот представлений, да чтобы неделю — такого нету.
— Может, и не будет, — неуверенно сказал Озейн. — Может, король Эммет до зимы всю страну подчинит. Как они Арол взяли! И без колдовства умудрились. Но и тогда станет потише и мы с тобой поедем на турнир.
— А откуда ты знаешь, что без колдовства? — заинтересовалась Эрна. «Мы с тобой». Он серьёзно?!
— А тебе не говорили? — удивился святоша. — Матушка Онория колдовство и чары чует как наши волкодавы — оборотней. Вон, про тебя сказала, что на тебе нет вражьей отметины.
Девочка задумалась. Как это — нет?! Почему это нет?! Она и колдовала и к магии прибегала и к чёрной, и даже к бе… вот в чём дело! Белая магия, она же уничтожает колдовство! Наверное, потому аббатиса ничего и не почувствовала! Но какая страшная женщина! А Эрна-то думала, почему ей поверили!
— А почему они тогда на меня так смотрят? — надулась девочка. — Сегодня я чуть не обдела… думала, они меня на кусочки порежут!
Озейн расхохотался и даже похлопал Эрну по плечу. Потом посерьёзнел.
— Ну, так твоя бабушка была ведьмой, — сказал он серьёзно, — а ты не признаёшься. Как они могут тебе доверять?
— Но она не…
— Ты напрасно боишься, сестрёнка, — весело сказал брат-заступник. — Ты же не отвечаешь за свою бабушку! Чем раньше ты признаешься, тем тебе станет легче.
— Мне казалось, когда не доверяют, так с человеком не носятся, — сказала Эрна осторожно.
— Я думаю, отец Бенлиус считает, главное — кем ты можешь стать, а не кем была твоя бабушка, — покровительственно сказал Озейн и снова хлопнул Эрну по плечу. — Выше нос! Мы с тобой ещё на турнир поедем!