Эрна открыла дверцы шкафа-кровати и обнаружила внутри успевший запылиться тюфяк. Больше ничего в комнате не было, ни стула, ни скамьи, ни стола. Только на стене висела масляная лампа. Незажжённая. Окошко было высоко и забрано решётками.
Девочка уселась прямо на пол и задумалась.
Убийство — это убийство. Она пролила кровь человека. Святоши не спустят ей этого преступления. К тому же проклятый рыцарь считался её отцом. Нет на свете такого закона, который простил бы ей родственную кровь. Родитель мог отнять у ребёнка данную им жизнь, но ребёнок не имел права поднимать руку на родителя. Как Виль мог бросить её со всем этим?! Это ещё хуже, чем тогда, с волчицей!
Думать про Виля девочке быстро надоело. Враг с ним, с Вилем. Что до рыцаря лю Дидье, то девочка очень жалела, что пламени преисподней не существует. Вот уж кто заслужил мучиться! Но, может, он родится в следующий раз в семье нищих или вообще прокажённых?... Думать об этом было утешительно. Больше не утешало ничего. Отцеубийца! Надо же было так вляпаться! И как ей из этого всего выбираться?!
Госпожа Татин как-то сказала, что достаточно выглядеть милой и жалкой, чтобы нашёлся дурак, готовый душу заложить, лишь бы тебя спасти. Эрна никогда не сомневалась, что выглядит очень милой. А теперь, наверное, и жалкой. Отцеубийца! За это, небось, её живьём сварят! Враг бы… нет, она не будет думать про Виля. Нечего было и надеяться разжалобить слуг в замке. К ней и раньше слуг-то не подпускали. Теперь и вовсе нечего думать. К тому же рыцарь лю Дидье был их господином.
Остаются святоши. Как к ним подступиться — один Освободитель знает. Вот Озейн разве. Если он только не притворялся. А вдруг притворялся? А если и не притворялся, то как с ним поговорить? Если она захочет в чём-то признаться, то это к отцу Бенлиусу или к ма… ох, нет. Вот ведь противная святоша! Была жива — плохо, померла — тоже плохо. Рыцарь-то к ней со спины подобрался. Даже ничего не пригрозил, сразу зарезал. Её бы тоже мог, если бы не хотел руками задушить. Брр. Она б и не заметила даже, пока не стало бы поздно. Почему она такая тетёха? У ней за спиной человека убили, а она только знала, пером скрипела. Дура. А если б Виль этого гада не оттащил, то была бы уже мёртвая дура. Стал бы Виль возиться, такую бестолочь отыскивать? Может, и стал бы. Маме бы уже точно не отнёс. Эрна слегка развеселилась, представляя, как наставник возится с пищащим младенцем и меняет загаженные пелёнки. Ребёнку-то плевать, страшный ты там убийца или не очень. Голодный — вопит, ветры в животе — вопит, мокрый — вопит. Братья Эрны пока совсем мелкие, всё время орали. Это потом они умнеют, их отвлечь можно. И то не всегда. Вспомнить ту девчонку противную, которую она сдуру в лесу подобрала. Брр. Даже маме надоело. Виль так вообще хотел утопить отродье. Не будет он её искать. Делать ему больше нечего. И мама расстроится. Маму жалко. Ближе Магды у Эрны никого не было. У мамы, конечно, куча сыновей от барона, небось, будет ещё больше. И барон, конечно. Но ведьму как-то хватало на них на всех и даже на целую деревню. Мама очень не любила терять. Ведьмы вообще неохотно со своим расстаются, ведьмы все жадные. Жалко маму. Если Эрну живьём сварят…
Девочка задумалась, сможет ли она сделать из своих припасов быстрый яд. Виль не велел с собой брать отраву, сказал, вдруг обыщут. И прав был, конечно, но теперь-то что делать? Если просто так всякой гадости наесться, помереть-то можно, но можно такое натворить, что лучше бы сварили.
Брр.
Она не выдержала и выглянула в коридор. Там стояли трое братьев-заступников, но совсем не те, которые её сюда привели. Поменяться успели, что ли?! Озейна, конечно, не было.
— Тебе надо отдохнуть, — как-то равнодушно сказал один из них, высокий полный святоша, который глядел на девочку будто на насекомое. — Вернись в комнату.
— Но я…
— Вернись в комнату, — повторил святоша. — Отец Бенлиус позовёт тебя, когда ты понадобишься.
Чтоб ему!
— Умение ждать, — снова и снова повторял ей Виль, — это главное в нашем деле. Не надо суетиться. Ты выбираешь нужное место, подгадываешь время, а дальше ждёшь. Учись сидеть молча и ждать. Тех, кто бегают и кричат, убивают первыми.
Эрна заставила себя выдохнуть.
Время и место выбрали за неё. Теперь только ждать и оставалось.
Она понурила голову и вернулась в комнату. Нож остался в рыцаре. Яда у неё нет. Но она пока жива, её даже ни в чём не обвинили. Просто убрали с глаз долой и заперли.
…а если завопить, они сбегутся?... А сможет ли она тогда прошмыгнуть между ними?
Не стоит с этим торопиться…
Когда заскрипела дверь, девочка сидела на полу у кровати, обхватив колени руками и спрятав лицо. Она очень долго силилась заплакать, но почему-то всё не выходило. Даже мысли о грядущей казни заставляли по-дурацки хихикать, когда она представляла себе, какие приправы в этот суп насыпят святоши.
— Пойдём, — сказала сестра Дезире с тихим состраданием. Показалось ли, что во взгляде монахини появилось что-то новое?
Эрна послушно поднялась на ноги.
Можно оттолкнуть женщину, убежать и спрятаться в тенях. А потом тайком как-нибудь выбраться из замка. Молитвы помогают от вампиров, но против колдовства они не помогут. Разве что попадётся святоша, у которого «голова с трещинкой». Но ведь Эрна и просто так умеет прятаться, а замок большой. А если сплести удавку из волос, как учил Танцующий Кабан, то даже самый тупой святоша ей не страшен. Главное — успеть потеряться в переходах.
Снаружи караулили святоши — те же, которые стояли, когда Эрна выглядывала. Двое пошли спереди, за ними сестра Дезире повела Эрну, третий шёл сзади. Тот самый, высокий. Нечего было и думать о побеге. Эрна на всякий случай натянула на лицо скорбную гримасу и приготовилась к тому, что её ждало дальше.
Ждал её отец Бенлиус. Он сидел в библиотеке, откуда унесли тело несчастной аббатисы и даже смыли кровь, и разглядывал какие-то письма. Эрна готова была поклясться — те самые.
Она подошла под благословение священника. Тот привычно осенил девочку священным знаком. Это было хорошо… наверное.
— Как ты себя чувствуешь, дитя моё? — участливо спросил он на тафелонском. Эрна внутренне содрогнулась. Примерно с таким же лицом Виль пытал пленников.
— Я… — выдавила девочка. — Не понимаю… всё как в тумане… шея болит… ох… матушка Онория…
— Ты не плакала? — спросил священник. Она покачала головой. Это было очень плохо. Кто поверит в её искренность?! — Молись Заступнику, чтобы он даровал тебе слёзы.
Эрна кивнула. Ей уже успели объяснить, что слёзы означают вовсе не слабость, а дар самого Заступника, глубокое и искренне переживание веры.
— На мне страшный грех, — тихо сказала Эрна. Ей хотелось поскорее покончить с самым страшным. Пусть тюрьма, пусть казнь, но только не это добренькое лицо! — Я убила своего…
— Нет, — слабо улыбнулся отец Бенлиус.
— Нет?!
Сердце девочки провалилось в самые пятки. Её раскрыли! Она так старалась, а они всё равно догадались! Освободитель, её сожгут на костре! А перед этим, небось, будут неделями читать ей священную книгу, брр.
Почему он так смотрит и улыбается?!
Он её с таким лицом на казнь пошлёт?!
Сам-то пытать, небось, побрезгует, святоша.
— Смотри, — сказал отец Бенлиус, показывая девочке письмо, исписанное непонятными закорючками.
— Что это? — сделала большие глаза Эрна.
— Тайнопись, — пожал плечами отец Бенлиус. — Проклятые так скрывают свои письма.
Он любовно разгладил пергамент.
— За одно это любой трибунал осудил бы рыцаря лю Дидье, — сказал священник.
Ого!
— А что там написано? — рискнула спросить девочка.
— Ты не его дочь, — отозвался отец Бенлиус.