Девочку вместе с монахинями проводили в женскую обитель. К нам навстречу вышла маленькая сухонькая старушонка, как оказалось — сестра-ключница, управляющая монастырём в отсутствие аббатисы. Звали её сестра Утабио.
Старушонка неодобрительно поприветствовала сестёр Арнод и Дезире, а потом перевела пристальный взгляд на Эрну. Её глазки-пуговки так и впились в лицо девочки.
— Так-так, — сказала ключница. — Значит, ты наша новая ведьма?
— Неправда! — закричала девочка обижено. Освободитель! За что?! Одновременно с ней запротестовала сестра Дезире:
— Сестра Утаби… нельзя так…
Старушонка махнула рукой.
— Можно. Знаю я вашу сестру. Добро пожаловать в орден сестёр-созерцательниц, девочка. Матушка Онория писала, что тебе приходилось лечить людей.
Имя аббатисы она многозначительно выделила.
— Она вам написала? — выпучила глаза Эрна. — Но она же…
— Дурочка, — без выражения обронила ключница. — Матушка Онория вела записи. Там было и про тебя. Поняла?
— Да…
— Тогда пойдём.
— Куда? — не поняла девочка. Почему этим святошам всё время что-то от неё надо?!
Целый день на лошади и вчера был не легче! Почему ей не дают отдохнуть?!
— В больницу, — нетерпеливо бросила ключница. — В наш монастырь стекается много больных, увечных и раненых. Сейчас-то с этой войной особенно. Понюхаешь дерьма и крови, это тебе не оборотней ловить. Раскроенный череп видала когда-нибудь? Нет? Тогда насмотришься.
Эрна беспомощно оглянулась на сестру Дезире, но та печально покачала головой.
— Пошли-пошли. Вечером дам тебе книгу лельфского врача.
Лельфы, как смутно помнила Эрна, были теми язычниками, против которых барон водил поход в священные земли. Ей даже в голову не приходило, что среди них были врачи.
— Ты узнаешь из неё о врачах древности, прочтёшь о том, чем болезни отличаются друг от друга, — посулила ключница. — Надеюсь, ты быстро читаешь. Ни у кого нет времени дожидаться, пока ты поумнеешь.
Девочка покорно кивнула и пошла за ключницей. Та провела её мимо самой обители куда-то в сторону, мимо аккуратных огородов с травами (некоторые Эрна знала и почти все они использовались её матерью для составления лечебных снадобий), мимо хозяйственных построек в невысокое, лишённое всякой красоты здание.
— Умоешься с дороги, — говорила на ходу ключница, — сдашь одежду и получишь чистую. Сегодня к больным тебя не пущу. Посмотришь на лекарства, на инструменты. Узнаешь что-то — говори. Завтра с утра похороны, попрощаемся с матушкой Онорией — и за работу. Больные не могут ждать. Переломы умеешь складывать?
— Немножко… — от неожиданности созналась девочка.
— Тогда от тебя выйдет толк. Без спросу ни за что не хватайся. Не знаешь — спроси. Знаешь — скажи и получи разрешение. Поняла?
Эрна никогда в жизни так не работала. Она даже не знала, что может работать. Никто её не гонял так, даже Танцующий Кабан. Даже Виль. Она едва высыпалась: солнце ещё не вставало, как её будили на молитву, потом помогать готовить завтрак для сестёр, а потом сестра ключница заставляла девочку читать медицинские книги. Притворяться, будто она ни бельмеса не понимает в церковном языке, Эрна перестала в первый же вечер. Сестра Утабио не желала слышать никаких возражений. Она не интересовалась не только колдовством, но и тем, как его разоблачить, откровенно презирала всех, кто мог хоть что-то, большее, чем обычные люди. Зато она была требовательна и чудовищно вынослива. Того же требовала и от других. Когда проходило время, отведённое на чтение (а сестра Утабио спрашивала по каждой странице, заставляя сначала оттарабанить всё наизусть, а потом ещё и объяснять прочитанное), как Эрне полагалось явиться в монастырскую лечебницу. Единственное место в женской обители, куда допускались мужчины. И какие! Эрне приходилось пускать кровь, брать мочу, промывать и перевязывать ужасные раны, нанесённые не только мечами, копьями и копытами, но и шипастыми дубинками или чем-то ещё похуже. Приносили туда и больных из соседних деревень — тех, кому уже не могли помочь деревенские знахари. Показали ей и загадочный кусочек металла, который притягивал к себе иголки, с помощью него монахини вытянули иголку, попавшую под кожу деревенскому малышу. Или вон ещё та вонючая жидкость, которая пахла почему-то похоже на «зимнее вино», которое делала мама, только ещё противней. От него страшно щипало раны, но заживало потом всё лучше и быстрее, чем без этой гадости. Знакомая цирюльница говорила, что так ускорить исцеление может только хорошее вино, выращенное на колдовской лозе в Латгавальде, но его надо было пить, а не лить на рану. К тому же от хорошего вина никто так не вопил. А ещё на этой пакости настаивали какие-то травы и потом их давали пить по капле больным или натирали тело. Девочке только один раз показали таинственную комнату, где что-то страшно булькало и шипело как в мастерской алхимика[52].
И книги. Конечно, Эрна и раньше читала книги. По арифметике, по музыке, по логике и прочим свободным искусствам. Она хоть сейчас могла бы поступить в раногский университет, если бы туда брали девочек. Но её наставница Вейма знала право и богословие, медицины она не касалась. У девочки создалось ощущение — со слов матери и Врени, цирюльницы, что на медицинском факультете только и делают, что спорят по поводу чьего-то очень старого комментария к чьей-то очень старой книжке. А тут книги были, конечно, старые, но… не глупые. И здешние монахини знали как их применять. И кто-то даже придумал что-то новое. Про вонючую пакость ни в одной книжке сказано не было. Или, может быть, Эрна ещё не дочитала.
Сестра Утабио была ужасно прямолинейна и откровенна. Она была смертельно обижена, что аббатисой сделали матушку Онорию, хотя она, Утабио, была старше и опытней. Была оскорблена тем, что орден бросил дела милосердия и занимается такой «чепухой», как разоблачение оборотней. Есть ли у Эрны колдовская сила, её не интересовало вовсе. Девочка показала себя послушной, небрезгливой и старательной. Однажды Эрне даже удалось в одиночку удержать ютанского солдата, который не хотел лишаться гниющей ноги и собирался биться за неё до последнего. Не то чтобы это было таким уж подвигом, считала Эрна. Когда человек лежит и не может на тебя броситься, у тебя будет достаточно времени, чтобы прикинуть, куда его надо ткнуть, чтобы он на время остановился. У тебя будет даже больше одной попытки. Впрочем, Эрна справилась с первого раза.
Не надо было, конечно, показывать свои умения, но сестра Утабио как-то умудрилась вколотить в Эрну, что главное — дело, которым она занимается. Неважно, добрый или злой это человек, неважно, за кого он сражается, если он попал сюда — он должен жить дальше. Как будет жить дальше одноногий ютанский солдат в Хларии, сестёр не интересовало. Если Заступник не дал ему помереть сейчас, Он даст не помереть и потом.
К тому же сестра Утабио помогла Эрне подкрасить свои волосы — втайне ото всех!. Монахиню не интересовало, зачем это делается. Хотят братья играть в свои игры — пусть играют. Хотят посадить девчонку в замок её папаши — пусть сажают. Но сейчас эта маленькая паршивка бинтует раны не хуже любой другой сестры и не разливает лекарство, которое подносит ко рту больного.
Эрну это устраивало. Пока она здесь, никто не задаёт ей запутанные вопросы, никто не пытается её убить и не заставляет притворяться. Всё время притворяться было слишком сложно. Лечить людей — гораздо проще. Пусть она лишена «дара милосердия», о котором с придыханием говорили некоторые монахини (этих сестра Утабио отправляла выносить посуду за солдатами), но можно было не думать, не бояться и не пытаться понять, что же ей делать. К тому же научиться лечить без колдовства было очень полезно. И книги. Кто же знал, что такие бывают? Во второй, которую сунула сестра ключница, было про разные способы лечения, например. А в третьей, смешной очень — про любовь, начиная муками неразделённой влюблённости и заканчивая совокуплением. И тем, как люди могли себя повредить… во время этого занятия. Сестра Утабио без малейшего смущения обсуждала с девочкой вопросы плоти и даже дала пару полезных советов насчёт здоровья самой девочки. Мама, конечно, тоже говорила с ней на эту тему, но без колдовской силы кое-что было сложным.
52
«Девочке только один раз показали таинственную комнату, где что-то страшно булькало и шипело как в мастерской алхимика»: Одними из первых спирт начали возгонять в средневековых монастырях для обеззараживания или изготовления лекарств.