— Ну что, Большеногая? — хмуро спросил Увар. Цирюльница ходила разговаривать с женщинами, которых она лечила, пока остальные праздновали. Были среди них как оборотнихи, так и обычные люди.
— Ничего, — в тон ему отозвалась Врени. — Оборотнихи руками разводят. Женщины боятся. Глаза прячут и молчат.
— Руками разводят, говоришь, — хмыкнул оберст. Все их «друзья навек» поступили точно так же. Мол, не знаем мы, куда пропал святой человек. Наш нюх против святого бессилен.
— Позови Ольви, — предложила цирюльница. — Она Юлди где хочешь учует.
— Они ей шею свернут, как только мы девчонку с поводка спустим, — отмахнулся Увар. В землях оборотней Ольви держали на привязи при приёмной матери, потому что хозяева страны грозились утопить «дурного щенка». А ещё здесь мальчишки отряда никогда не лазали по чужим погребам, потому что с оборотнями такие шуточки не проходили.
Тут уже цирюльница развела руками.
— Я спрашивал, может, мы его сами поищем, — продолжил Увар. — Неужто не найдём?... Юлят. В дом пригласили, будто за делом, мы посмотрели — нет его там. А сами только лапами разводят. Дескать, на всё воля Заступника и его посланника святого Юлди. Намекают, будто его могли на небо забрать. Для наставлений.
— Думаешь, его убили? — встревожилась црюльница.
— Кто, магнаты эти хвостатые? — скривился оберст. — Тогда бы нам давно голову виновника бы принесли. Ладно, Большеногая, поговорила — и иди себе. Готовимся выступать.
— Без Юлди? — удивилась Врени. Не то чтобы ей этот святоша зачем-то сдался, но непохоже было на Увара — бросать товарища.
— В Дарилике писаря наймём, — отрезал Увар. — А с Юлди хлопот много. Иди, Большеногая, не мешай.
Юлди проснулся в полной темноте. Болела голова, напоминая, что не надо было вчера на спор выпивать ту горькую настойку. Что ж он нёс-то?... Мол, Заступник его осеняет своими крылами… почему крылами? Откуда они взялись? Осеняет, значит, а потому он сейчас осушит эту чашу… а потом… потом…
Куда-то он обещал забраться… или выбраться… ах, да. Выбраться. Не иначе как Враг попутал. Спьяну. Откуда он собрался выбираться на спор с оборотнями-то? Что ж так темно? Ночь, что ли? Одно хорошо, есть не хочется.
Он кое-как поднялся… лежал он, похоже, на охапке соломы, укрытой холстиной. Поднялся, подождал, пока пройдёт головокружение, нащупал ближайшую стену и принялся исследовать своё… жилище. Наткнулся на что-то большое и твёрдое… что-то брякнуло. Ощупав, монах обнаружил накрытую крышкой кадушку со свежей водой и поднял с пола упавший ковш. Возблагодарил Заступника, зачерпнул и жадно припал к ковшу. Стало намного лучше. Вторым ковшом он умылся и почувствовал себя человеком.
Дальнейшие исследования были не такие радужные. Как выяснилось, он проснулся в бревенчатой… хижине?... без окон и дверей. Кроме кадки с водой, там стоял ещё невысокий, не выше ладони, чурбак, на котором лежал накрытый полотном ломоть хлеба. Вина в хижине не было. Что-то он вчера такое нёс… Про отшельника, кажется. Тот питался хлебом с водой… целый месяц. Юлди сделалось нехорошо.
Подшутили над ним так, что ли?
А где остальные?
Ох…
На том пиру Увара, кажется, не было… ну да… Юлди пригласили одного… Они начали пить на дворе у Корна… потом пошли к Друджи… А потом… потом вроде к Урлику… И как-то странно они ходили… петляли вроде… вчера-то он и сам по прямой не ходил… А сегодня вспоминается… Будто… Следы запутывали?... Да нет, глупость какая. От кого им следы-то запутывать? Они же друзья!
Значит, он расхвастался и они решили проверить, крепка ли его вера и велика ли милость Заступника. Так. А что ещё?
Юлди опустился на колени и принялся горячо молиться.
Последнее время Увар так наловчился замечать её присутствие, что Врени ровным счётом ничего не удавалось подслушать, её всегда прогоняли. Отряд снялся с места как будто даже поспешно, и, не делая остановок кроме необходимых, углубился на восток в земли очередных язычников, живших на границе с Дариликой. Далеко они, правда, не ушли. Встретили караван, который по просохшей дороге как раз отправлялся на запад, Увар о чём-то переговорил с его начальником, а после велел разбивать лагерь. Мол, тут будем отдыхать. Ничего объяснять он Врени не собирался, та только и сумела, что приметить: Карско, Габор, Фатей, Иргай, Нифан и Стодол, а с ними ещё Хисий и Енай отправился с тем караваном, причём перед дорогой они искупались, сменили одежды и оружие на чужое, искупали коней, а Харлан ещё зачем-то окурил их дымом. Всех, и людей, и их лошадей тоже, хотя лошади протестовали против такого обращения. Что это был за странный ритуал, Врени тоже не поняла.
Пока стояли — возле дороги, ни от кого ни таясь, — мимо на запад прошёл ещё один караван, а на следующий день подъехал чужой отряд, похоже, из соплеменников Харлана. Разговорившись с Уваром, они остановились рядом. К вечеру в лагерь прискакал Фатей и Увар отдал приказ сворачиваться. Мол, пора и честь знать.
Помолившись, Юлди снова задумался. На пир он с собой не брал ни топора, ни кольчуги, и сейчас у него при себе был только нож, которым он резал мясо. И чётки. Чётки не потерялись, это было хорошим знаком. Бояться было нечего. Заступник на небе сбережёт своего слугу. Кроме того, здешние оборотни все как один были его друзьями. Вреда они ему точно не хотели. Тогда что? Испытание? Монах прислушался. Похоже было, что хижина была вкопана в землю и где-то наверху шумел лес. Такого он ещё никогда не видел. Тайных ходов тут тоже не было. В детстве и юности Юлди частенько лазал по горам, но сейчас в нём не было уже былой лёгкости, да и бревенчатые стены не похожи на камни. Он снова прислушался. Шумел лес, но вот человеческих голосов было не слышно. Он вернулся к чурбаку и ощупал кусок хлеба. Припомнил как постился, откладывая скромный ужин до самой ночи. Похоже было, что хлеб ему положили несколько часов назад. Сколько же он проспал?
Послышался крик совы. Это ободрило монаха. Сейчас ночь, потому-то так и темно.
Он снова опустился на колени и принялся молиться, перебирая чётки. Пока шесть раз возносишь хвалу Создателю, весной проходит один час[53].
Он терпеливо молился и был вознаграждён: на пятнадцатом повторе сверху пробился пока ещё бледный лучик света. Юлди довёл молитву до конца и снова огляделся. Он находился на дне бревенчатой клетки, в самом верху которой под навесом были прорезаны окна. Большинство из них были слишком маленькими, чтобы туда можно было пролезть, но два — одно выходило на север, другое на запад — явно использовались вместо дверей. Почему здесь не поселилось лесное зверьё, было понятно: дикие животные не выносили запаха оборотней и ни за что не стали бы жить в их логове. А оборотнями здесь действительно пахло. Юлди, привыкший к обществу местной знати, сперва и не обратил внимания на знакомый запах. Но он был. Когда солнце поднялось повыше, монах разглядел на брёвнах царапины и застрявшие шерстинки. Что это за место? Тюрьма? Охотничий домик, только для оборотней? Склад для продуктов? Нет, глупость какая. Будь тут еда, звери бы всё равно наведались и сожрали бы.
— Эй! — закричал монах. — Кто-нибудь! Кто меня слышит! Эй!
Наверху стих птичий гомон, но человеческий голос так и не зазвучал. Юлди разозлился. Это не его тут поймали в клетку. Это самому Заступнику нанесли обиду. Чего они хотят? Задержать его, чтобы он молился за них? Посмеяться над ним? Проверить его веру? Ждут чуда?
Голова немного кружилась и казалось, что стены вот-вот упадут на него и погребут под собой. Монах ещё раз умылся и потряс головой. Привидится же такое с похмелья. Так дело не пойдёт. Негоже ему сидеть и ждать непонятно чего. Заступник не допустит поношения веры. Дайте только выбраться — он объяснит нерадивой пастве, каково это — шутить над пастырем.
Юлди смерил взглядом стену. Тут высоты-то — в полтора-два раза больше его роста. Упереться бы да ухватиться — и он до окошка живо доберётся. Плохо, что клетушка такая маленькая, не разбежаться. С разбегу было бы проще. Но раз нельзя разбежаться, можно оттолкнуться. Монах ещё раз оглядел окна и выбрал западное. Отошёл к восточной стене, оттолкнулся от неё, подскочил к западной и попытался влезть, опираясь на брёвна руками и ногами, но не сумел удержаться. Стена, похоже, не стояла прямо. Проклятые оборотни наклонили её внутрь. Монах поднялся с земли и перевёл дыхание. А он-то думал, с похмелья кажется.
53
«Пока шесть раз возносишь хвалу Создателю, весной проходит один час»: в старину ночное и дневное время делилось ровно на двенадцать частей, поэтому летом дневные часы были заметно длиннее ночных, а зимой наоборот. Более или менее равномерно время делилось только весной и осенью.