Если эти мохнатые тут в кожаных штанах ходят, значит, задумали что-то. Дело у них тайное, для которого им звериное чутьё нужно. Потому и оружия нет. Не в зубах же им меч тащить.
Обдумывая это, Фатей безмятежно улыбался оборотням, которые настороженно принюхивались и присматривались к нему. Разоблачения он не боялся. Пусть нет такого колдовства, которое укроет от глаза и чутья оборотня. Колдовство не нужно. Будто на охоте запах никогда отбивать не приходилось.
— Кто ты такой? — неохотно нарушил молчание один из оборотней. Волчище, небось, здоровый. Пегий.
— Караванщик я, — отозвался Фатей. — С Бадалом пришёл. Бадал лагерь разбил, моя работа не нужна. Пошёл кабак искать. Заблудился!
От его наглости мохнатые даже как-то оторопели. Они ж привыкли, что люди все боятся. Привыкли страх и гнев чуять. И презирать людей, которые не могут понять по запаху, врёт собеседник или нет, тоже привыкли. Со своими-то мохнатые честные, потому что ложь насквозь видят. А вот с людьми — нет. Человека обмануть можно — не поймёт, а сам, как ни старайся, не соврёт мохнатым. А Фатей что? Фатея сам Медный Паук врать учил. Чувства свои в узде держать учил. Попробуй-ка почувствуй, врёт Фатей, шутит или правду говорит. Принюхивайтесь, мохнатые, не разберётесь.
— Нет здесь кабака, — процедил второй оборотень, чёрной с проседью масти. — Нечего тебе тут делать!
— Нет кабака? — с наигранным ужасом спросил Фатей. — Как так, уважаемые? Я пять дней ничего не пил, устал, к вам пришёл — у вас и кабака нету? А Бадал хорош врать. Пойдём, говорил, на закат, на закате кабаков много, сядешь за дубовый стол, девушки выпить поднесут…
Он прервал сам себя и с интересом уставился на собеседников.
— А девушки есть у вас? Я дома такую девушку оставил… ах, такую девушку! Пять дней не пил, работал, устал, не кабак, так хоть девушку, может, найду?
— Нет тут девушек, — зарычал пегий. — Нечего тебе тут ходить. Убирайся откуда пришёл!
Фатей успокаивающе поднял руки, показывая, что они пустые. Мохнатые были без оружия, а у него меч на поясе. С одним он бы и сладил, с двумя — не выйдет, с двух сторон кинутся. Да и не к чему ему с мохнатыми ссориться.
— Ухожу, ухожу, не сердитесь! — ответил он, одаривая оборотней ещё одной беззаботной улыбкой. — Нет кабака, нет девушек, зачем мне тут гулять? Приду к Бадалу, лягу у его шатра, пусть он меня поит. Обманул! Сманил и обманул!..
Он повернулся и зашагал обратно, прислушиваясь к звукам за спиной. Но, прогнав его, оборотни порычали вслед и успокоились, догонять не стали.
Выбравшись на волю, монах вознёс молитву. Может, Увар не заметил его пропажу, а то оберст и за драку с Князем-Жрецом сердился.
К месту его заточения вело несколько тропинок, но только одна была широкой и хорошо протоптанной. По ней Юлди и отправился. На каждом шагу спину разламывало нечеловеческой болью. Надо поскорей добраться до лагеря, там Большеногая его живо вылечит. Таиться Юлди в голову не пришло. Это оборотни пусть боятся, если встретятся на его пути. Нерадивая паства. Насмешки над пастырем — насмешки над Заступником. Юлди нисколько не испугался, когда его путь заступило два волка, пегий, серо-рыже-чёрный, и тёмный с проседью.
— Друджи, Урлик? — окликнул их Юлди суровым голосом. Художник их монастыря, брат Полди, был готов проповедовать оборотням и в волчьем облике, но Юлди сейчас хотел видеть перед собой человеческие лица.
Оборотни переглянулись и одновременно кувыркнулись через голову. И вот перед монахом стояли гордые магнаты. Пегий Друджи выглядел слегка смущённым.
— Когда я умру, — сказал им монах, — я не смогу предстать перед лицом Заступника и войти в Его воинство. С какими глазами я на Него посмотрю? Я, который так гордился своей паствой! Я, который так радовался вашему обращению! Держать в заточении духовного наставника! Испытывать его ловкость! Сказано, что не сила спасает, а вера. Много веры вы выказали!
Спина болела так, что Юлди стоял прямо только огромным усилием воли, но пуще телесной боли были моральные муки. Он считал их друзьями, он пировал с ними — а сам упустил их души!
Оборотни тревожно втянули лесной воздух и упали на колени.
— Прости, — не склоняя головы, попросил Урлик. — Мы не хотели тебя обидеть!
— Не меня вы обидели, а Заступника! — резко ответил монах. — Кто поднимает руку на Его посланцев, тот поднимает руку на Его самого. Вы поступили как язычники, а не добрые верующие!
Друджи рванулся вперёд, схватил Юлди за руку и поцеловал.
— Прости! — взмолился пегий оборотень, наконец склонив свою гордую голову. — Враг попутал!
— Не сердись на нас, — подхватил Урлик, тоже целуя монаху израненную руку. — Враг попутал.
— Пойдём с нами, — позвал Друджи, поднимаясь на ноги. — Пойдём, стол уже накрыт, только тебя ждут!
— Я не голоден, — отрезал Юлди. Урлик тоже встал и, обняв монаха за плечи, настойчиво повлёк куда-то в сторону от тропинки. — Мне нужно к Увару.
— Дай нам загладить свою вину, — снова взмолился Друджи, подхватывая Юлди под руку. Монах и не хотел, но опёрся на оборотня. — Неужели ты уйдёшь от нас в гневе, в изодранной одежде?..
— Для нас бесчестьем будет тебя отпустить в таком виде, — подхватил Урдик. — как мы посмотрим в глаза твоих друзей? Своих братьев? Пойдём с нами, ты найдёшь и стол, и баню, и постель, достойную посланника небес, и девушек, которые её согреют, и новое платье…
— Я монах, я дал обеты, — напомнил Юлди. Мысль о бане, о приличном столе, хорошей постели показалась ему привлекательной. Девиц на крайний случай можно отослать прочь. Ещё один день ничего не решит, зато он будет не такой уставший и избитый. Может, к завтрашнему утру пройдёт и спина. К тому же раскаяние оборотней было неподдельным. Они очень гордые, если он не покажет, что простил, их сердца будут разбиты. — И пошлите человека к Увару! Мы должны уже выступать! Я задерживаю отряд!
— Непременно пошлём, — пообещал Друджи.
Глава четвёртая
Подмога
Кая была очень обижена. Когда она вернулась на двор к господину Корну, оказалось, что и другие девушки хвастаются обновками. И Граська, и Златка, и Данутка… у Каи был самый простой браслет! Самый дешёвый! Все только посмеялись над ней!
Улучив время, Кая выглянула со двора… и увидела у самых ворот недавнего караванщика.
— Красавица! — обрадовался он ей. — А я-то всё думал, в каких хоромах такая девушка живёт! Фатей ходил-ходил, голубой платок добыл. Возьмёшь — счастье найдёшь, не возьмёшь — сердце разобьёшь.
Караванщик, о котором подружки смеялись, вот, мол, самый бедный тебе достался, полез за пазуху и достал оттуда… Заступник! Платок был — как кусочек неба… Такой лёгкий, воздушный и нежный… как будто Фатей влез на самое высокое дерево и ножом вырезал лоскут с небес. У Каи вырвался вздох.
— Понравился? — улыбнулся Фатей.
— Краденый, небось, — для вида нахмурилась девушка.
— Для такой красавицы — краденый? — схватился за сердце Фатей. — Я за ним реку переплыл, огненный ров перепрыгнул, великана победил и змея задушил, вернулся, упал в ноги Витаку — всё возьми, коня возьми, душу возьми, жизнь мою возьми, меч возьми! Платок дай. Девушек подарить надо! У неё глаза — как небо. Будет платок, будут ярче сиять, будут люди смотреть, говорить: всех-то она краше.
Кая рассмеялась и протянула руку. Фатей ловко отдёрнул платок.
— Даром не отдам.
Кая поскучнела и отвернулась. Были бы у неё деньги на такую красоту, не бегала бы она босиком по двору, жила бы в тереме, каждое утро мёд бы ела.