Корбетт думал, что деревня пиктов будет расположена скрытно, потайно, но вдруг деревья поредели, солнце пробилось сквозь кроны, потом свет пролился потоком, и они вышли из-под древесного полога и оказались на просторной поляне. В дальнем ее конце торчала большая скала, под ней спокойно струилась небольшая речка или ручей, бегущий в извилистом русле. По поляне были разбросаны низкие рубленые дома с тростниковыми крышами и маленькими крылечками — деревенская картина, точно такая же, каких немало повидал Корбетт, если не обращать внимания на маленьких смуглых людей с их косыми взглядами и спокойной повадкой.
— Ну же, Корбетт! — позвал его Томас. — Мы среди друзей.
— Язык у них странный, — сказал Корбетт. — И они держатся так замкнуто!
Томас огляделся и кивнул.
— Когда-то это был гордый народ, он правил большей частью Шотландии, но кельты, англы, саксы и норманны вытеснили их с их земель в темные пустыни лесов. Они почти не отваживаются выходить из лесу и с трудом терпят чужаков.
— А если бы я встретил их, будучи один? — спросил Корбетт.
Томас скривился:
— В лесу? Они прошли бы совсем рядом с вами, и вы их не заметили бы. Но если бы вы причинили им вред или обидели их, — Томас повернулся и указал на рельеф, высеченный на скале, — женщину с большими щедрыми бедрами и огромными круглыми грудями, — они посадили бы вас в плетеную корзину и сожгли бы заживо, принеся в жертву Матери-Богине. — Увидев, что Корбетт помрачнел, он добавил: — А ну-ка, Корбетт, расскажите, как это делается у вас в Смитфильде?
Корбетт взглянул на него и отвел глаза. Повисла тишина, и тут предводитель пиктов взял Томаса за руку, как отец малого ребенка, и повел в самый большой дом, жестом позвав Корбетта следовать за ними.
Внутри было темно и прохладно, слабо пахло скошенной травой и вереском. В середине, в круге из камней горел огонь, дым поднимался к отверстию в крыше над грубо отесанными бревнами-балками. Корбетт вгляделся повнимательней и содрогнулся, увидев человеческие черепа на скрещении балок. Перед огнем сидел закутанный в одеяния старик: когда Корбетт и Томас присели на корточки по другую сторону камней, он поднял на них взгляд, всмотрелся слезящимися глазами, и губы его раздвинулись в беззубой слюнявой улыбке. Лицо у него было такое темное и морщинистое, что он напомнил Корбетту обезьяну, которую он однажды видел в королевском зверинце в лондонском Тауэре. Им подали ячменное пиво и тощие овсяные лепешки. Пока они молча ели, Корбетт ловил на себе взгляды не только старика, но еще и предводителя, встретившего их в лесу. После еды огонь загасили и поперек камней уложили сучья. На них поставили огромную плоскую чашу, выкованную из меди и украшенную по краю рельефами клюющих птиц, собачьих голов и всевозможных зверей, — все как живые, изображенные тщательно и необычайно подробно. Чашу наполнили водой, и старик, что-то напевая про себя, всыпал в нее порошки из маленьких кожаных мешочков. Предводитель же поднес Корбетту кружку и знаками предложил ему выпить желтоватое козье молоко с примесью чего-то острого, что обожгло ему рот и гортань.
Старик продолжал петь, и Корбетта вдруг охватило некое умиротворение. Морщинистое лицо старика как будто разгладилось, взгляд стал тверже, глаза просияли синевой — старик впал в подобие транса. Корбетт отвел глаза и огляделся; комната стала просторней; он обернулся и увидел, что Томас улыбается ему словно сквозь дымку.
— Посмотри в эту чашу, Хью, увидь то, что хочешь!
Корбетт, склонившись, заглянул в воду. И в ней проступили черты, четкие и словно живые — милое круглое личико давно умершей жены. Он потянулся, желая коснуться ее, но кто-то схватил его за руку. Потом появился его ребенок, потом другие, давно умершие. Элис — черные волосы, обрамляющие прекрасное лицо; и череда других обликов — все четко и ярко, как во плоти. Корбетт забыл о людях, окружавших его, с таким вниманием он вглядывался в воду.
— Его величество король, — пробормотал он. — Кингорн!
Вода очистилась, и появился другой образ — лошадь и всадник, медленно падающий с края утеса. Лошадь белая, всадник в плаще, и его рыжие волосы струились на темном фоне, пока он падал, раскрыв рот и устремив глаза в темную бездну.
Корбетт почувствовал горечь во рту и попытался вернуться обратно, в себя, внести порядок в окружающий его хаос. Он поднял глаза; морщинистое лицо старика исчезло, напротив него сидел человек молодой и остроглазый, длинные черные волосы ниспадали ему на плечи. Корбетт вгляделся.
— Кто ты? — спросил он.