Все они обрадовались, въехав в большие ворота аббатства Святого Креста, но Корбетт сразу почуял что-то неладное. Вышел конюх, чтобы принять у них лошадей, но, увидев Корбетта, сразу же убежал, оставив всех троих мокнуть под дождем. Он вернулся с приором и молодым рыжеволосым человеком в полудоспехе. Длинное лицо приора было бледно от волнения. Он кивнул Ранульфу и брату послушнику, а потом обратился к Корбетту.
— Мне очень жаль, Хью, — сказал он полушепотом, — ваш слуга может остаться у нас, но вам придется поехать с этим рыцарем. — Он указал на своего спутника. — Это сэр Джеймс Селькирк. Он у нас со вчерашнего дня. Он прибыл от епископа Уишарта с приказом задержать вас.
— По какому обвинению? — резко спросил Корбетт.
Лицо у приора стало каким-то совсем испуганным, он нервно сглотнул и наконец ответил:
— В измене и убийстве! — потом добавил: — Ах, Хью, я не сомневаюсь в вашей невиновности, но вы должны ехать и очистить себя от обвинений.
Корбетт кивнул, слишком растерянный и усталый, чтобы вдаваться в подробности. Это, скорее всего, ошибка, подумал он, а потом вспомнил, что он — скромный английский чиновник в чужой стране. Он припомнил Лаунмаркет, черные, мрачные виселицы и преступников, вздернутых на них, и изо всех сил постарался утишить дрожь. На хорошем беглом английском, однако с резким шотландским акцентом, Селькирк велел ему сесть на лошадь. Когда Корбетт сел в седло, тот накрепко привязал его руки к луке, пропустив веревку под животом лошади, так же связал и лодыжки. Появились еще люди, человек шесть; вывели и оседлали своих лошадей. Корбетт только и мог, что крикнуть Ранульфу, чтобы тот оставался в монастыре и ничего не предпринимал, а потом Селькирк пустил его лошадь легким галопом прочь из аббатства.
XII
Поездка была недолгой, но весьма тяжкой. Селькирк провел их через город, вверх по крутой скале и по деревянному подъемному мосту в Эдинбургский замок. Корбетта, у которого ныло все тело, который промок и которого мутило от этой скачки, стащили с лошади и повели к боковой стене главной башни. Он пытался протестовать, но Селькирк молча ударил его по губам и, приоткрыв обитую железом дверь, втолкнул внутрь. Корбетт оскальзывался и спотыкался, а его толкали по узким крутым ступенькам вниз, под башню. Было темно и сыро, стены блестели от струек зеленоватой воды. На дне ждал тюремщик в грязной кожаной куртке, штанах и сапогах. Он привычным ко всему взглядом поздравил Корбетта с прибытием и отобрал у него плащ, пояс и кинжал. После чего довольно грубо потребовал у Селькирка показать приказ об аресте, а тот, помахав куском пергамента, велел ему поторапливаться. Тюремщик вздохнул и, сняв ключ с кольца, висевшего на его толстом брюхе, двинулся вразвалку по узкому, тускло освещенному коридору мимо нескольких камер. Он остановился у одной из них, отпер ее и жестом пригласил Корбетта войти. Селькирк втолкнул Корбетта в камеру и усадил на корточки на каменный выступ, потом развязал ему руки, но лишь затем, чтобы надеть на него кандалы, прикрепленные цепью к стене, — цепь позволяла Корбетту двигаться, но кандалы быстро стали натирать запястья и лодыжки. Селькирк встал, посмотрел на Корбетта и похлопал по голове.
— Ну вот, господин английский чиновник, попытайтесь теперь погулять по Шотландии!
Он насмешливо поклонился, хохотнул и вышел. Тюремщик вышел следом и запер за собой дверь.
Корбетт сидел, устремив взгляд на сырые стены: камера была узкая и зловонная, зарешеченное окошко под потолком пропускало немного воздуха и света. В дальнем углу валялась охапка мокрой соломы, которая, судя по всему, должна будет служить ему постелью. Корбетт встал, но обнаружил, что цепь не позволяет ему дотянуться даже до соломы, и тогда он рухнул на выступ и задал себе вопрос — сколько времени его будут здесь держать? Его обвиняют в измене и убийстве, но в чем состоит его измена и кого он якобы убил? За решеткой вверху стемнело, и Корбетта стала бить дрожь — на нем по-прежнему была промокшая в дороге одежда, он озяб да к тому же и проголодался. Через несколько часов тюремщик явился с чашкой солоноватой воды, миской плохо сваренного мяса и жестким хлебом. Корбетт с жадностью набросился на еду, а тюремщик равнодушно смотрел на него, но когда Корбетт попытался задать ему вопрос, ударил его по губам, схватил миску и вышел вразвалку из камеры. Корбетт попробовал уснуть, но не смог, и сидел, дрожа, пытаясь привести в порядок мысли, однако безуспешно — он никак не мог успокоиться. Послышалось царапанье под дверью камеры, две маленькие черные тени затмили полоску слабого света, пролезая в щель, и побежали по полу. Появлялись все новые крысы, и Корбетт пинал их ногами, не обращая внимания на то, что острые кандалы впиваются в лодыжки. Крысы наконец сбежали, Корбетт упал на выступ, грудь его тяжело вздымалась, он всхлипывал от негодования и страха, глаза его были устремлены на решетку — в мольбе о наступлении рассвета.