Потом вскинула голову и принялась приводить себя в порядок. И ни на минуту не выходила у неё из головы ещё в дороге промелькнувшая мысль: как бы сделать так, чтобы её Поль, её дорогой мальчик, и эта милая резвая девочка...
Она ещё не додумала свою мысль, но отчётливо встала перед ней вся эта большая, дружная и весёлая семья. Как они добры и щедры и как беззаботна и ласкова эта четырнадцатилетняя девочка! Она сразу почувствовала в ней родную себе, близкую, её живость, её щедрое сердечко так много обещало в будущем! «Дай ей Бог хорошего жениха», — подумала Ласунская и внезапно увидела лицо Поля и лицо Маргариты перед сверкающими огоньками свеч в церкви.
И она начала свою игру очень тонко и умно. За огромным обеденным столом в большой столовой зале, низковатой, но просторной, собралось больше двадцати человек. Тут были и все дети, притихшие и старательно соблюдавшие весь обеденный ритуал, и воспитатель Миши, худой и мрачный старик француз, и бонны девочек, у каждой своя. Ласунскую посадили рядом с хозяйкой дома, и она обрадовалась этому как хорошему предзнаменованию.
— Какая у вас чудесная семья, — тихонько сказала она Варваре Алексеевне перед второй переменой, — а дети... Боже, я так давно не видела таких воспитанных и смышлёных детей...
Нарышкина покосилась на неё, но ничего не ответила. Правда, видно было, что похвалы гостьи ей приятны. А Ласунская, заметив это, продолжала хвалить и дом, в котором живут так ладно, мирно, и живую обстановку всего обеда. Но особенно налегала она на комплименты Маргарите: и весёлая, и добрая, и умница...
Варвара Алексеевна смотрела на свою семью словно бы глазами гостьи и радовалась, что есть и человек со стороны, который оценил по достоинству её большое семейство.
— А какая замечательная была семья у нас, — тихонько рассказывала Ласунская Варваре Алексеевне, — какой прекрасный человек был мой супруг! — Она едва заметно выпустила слезу, но как бы спохватилась: не время и не место для печальных историй. — Прелестные девочки, все четыре удачно вышли замуж. Теперь только Поль у меня на руках... Впрочем, что я говорю. Поль с его образованием, его доброй душой и прекрасным сердцем составит счастье любой женщины. Он так добр ко мне, — продолжала она нахваливать сына, — так предан мне, что даже не хочет жениться, чтобы не покинуть меня.
Она так расписывала достоинства Поля, что Варвара Алексеевна не преминула пригласить Ласунскую в гости вместе с её замечательным сыном.
Несколько раз ещё съездила Ласунская к Нарышкиным и через несколько месяцев решилась показать сына.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Своенравный дерзкий упрямец Константин от души радовался предстоящей свободе. Но не тому, что обзаведётся собственным домом, женой славного и знатного рода, начнёт строить собственную семью, как и старший брат Александр, а тому, что кончится, наконец, это нудное учение, наставления Лагарпа, поучения славного старика Салтыкова, что можно будет забросить книжки подальше в угол и больше не вспоминать о них. Он не заботился о том, что воспитателям его приходилось бесконечно трудно с ним, сорванцом и упрямцем, Не вспоминал, как в припадке гнева и бешенства от бесконечных и нудных поучений прокусил Лагарпу руку, а своих непосредственных воспитателей изводил бесконечными «не хочу», «не стану», «не буду».
Но и то сказать, ближайший его воспитатель граф Карл Иванович Остен-Сакен, по отзывам современников, был дураком, интриганом и завистником и по своему слабоволию, снисходительности и подхалимству никак не мог внушить к себе какого бы то ни было уважения со стороны великого князя, с самого детства отличавшегося разнузданностью и невоздержанностью характера. И Константин, как он сам не раз потом говорил, делал с Сакеном всё, что хотел.
Заставлял воспитатель маленького упрямца читать — в одиннадцать лет великий князь ещё с трудом разбирал склады, — а Константин, нагло глядя в глаза своему наставнику, холодно отвечал:
— Не хочу читать...
Остен-Сакен терялся от такого прямого заявления и продолжал настаивать, и тогда Константин бросал ему:
— А не хочу именно потому, что вижу, как вы, постоянно читая, глупеете день ото дня...
Дерзкая и грубая речь эта не нашла отповеди в окружающих. Наоборот, льстя детскому самолюбию, лакеи и другие придворные хохотали, отмечая остроумный и находчивый ответ непокорника.
— Безоглядность заменяет у него ум, — отзывался один из придворных, — а дерзкими выходками он заменяет популярность...