Сканда поднял богато украшенный сундук, которого я прежде не видела.
– Благодарю за столь щедрый подарок, дорогая сестра.
– Какой подарок? – нахмурилась я.
Он откинул крышку, а под ней… извивались молочно-белые змеи. Советники ахнули, но Сканда лишь поднял руку и рассмеялся:
– Водяные змеи? Не тревожьтесь, советники. Это шутка, понятная только нам с сестрой.
Он отпустил их взмахом руки, и зал опустел за несколько секунд, но прежде я удостоилась множества подозрительных и презрительных взглядов.
– Я ничего такого не дарила, – в ужасе прошептала я. – Зачем мне дарить тебе ядовитых змей?
– Сестренка, ты прямо сама невинность, – хохотнул Сканда. – Вот только ты не знала… Ядовит не их укус, а их прикосновение. И упав в колодец с питьевой водой, эти змейки могут за день уничтожить целую деревню.
Угроза прозвучала ясно как день. Ведь я сама выступала за воду, пока совет не стал смертельной ловушкой. И раз брат перед всеми заявил, что змеи – мой дар, то и яд наверняка свяжут со мной.
– Ты солгал.
– Ложь! – рассмеялся он. – Все рассказывают сказки, сестрица. Может, я не так знаменит и любим, как ты, зато в моем распоряжении уши очень влиятельных людей.
– Чего ты хочешь, Сканда?
– Рад, что ты спросила. Я позволю прорыть этот колодец, но взамен хочу, чтобы ты убедила половину деревенской дружины присоединиться к войску Бхараты.
– Они и так настрадались. Им нужна сильная дружина, чтобы сдерживать народные волнения, а войску Бхараты хватает солдат.
Сканда подтолкнул ногой закрытый сундук со змеями, и сквозь дерево донеслось яростное шипение.
– Им нужно то, что я скажу. А мне нужно обезопасить наши восточные земли.
Во мне разгорался гнев.
– А если я не соглашусь? Отравишь целую деревню и позволишь моему будущему погибнуть вместе с ними?
– Сомневаешься?
– Совесть не замучает?
Брат ответил без колебаний:
– Нет. Из-за подобных переживаний теряешь бдительность, а это всегда заканчивается перерезанной глоткой. Так что нет. Я не буду мучиться, если они умрут. Меня волнует лишь мой дворец. Мой трон. Моя жизнь.
– Ты не сломишь меня лживыми россказнями, брат.
– Ты ведь счастлива, да? Ты любишь и любима. Полагаю, народ убежден, что, если ты попросишь солнце не вставать, оно послушно останется за горизонтом. Но больше историй о восхождении к славе толпе нравится лишь одно – истории падения с пьедестала. Я могу низвергнуть тебя за секунду. Могу забрать все, что тебе дорого. Видишь ли, слова нужны не только для детских сказок на ночь. Они нужны, чтобы управлять.
Я никогда не забуду его угрозы. После этого я старалась никому не давать над собой власти, но следующие три года была вынуждена играть в политические игры брата.
Небо снаружи словно вернулось с битвы. Алые раны разрывали ночь на части.
Скоро рассвет, и явятся ванары, значит, пора делать выбор. Умереть я могу в любом случае. А если съем фрукт и мы сбежим, что тогда? Доверять магии все равно что пытаться обуздать грозу. Но и прятаться в Иномирье целый месяц тоже нельзя, ведь Налини может в любую секунду лишиться жизни.
Я стиснула зубы.
Если выживу, то сражусь на этом Турнире. И к магии отнесусь так, как следует: не как к дару, а как к оружию. Которое нужно использовать с осторожностью. И без восторга.
– Ветала, – позвала я шепотом, чтобы Викрам не услышал. – Кем я стану, если съем яблоко?
Ветала хмыкнул и покачнулся:
– Только собой, девочка. Только самой собой. Ведь что может быть страшнее нашего темного внутреннего Я?
По камню застучали шаги. Я прикусила щеки, успокаиваясь. Все равно умру – либо от своей руки, либо от чужой, но решать за себя не позволю.
Яблоко пело, сок стекал по моей ладони. Я подошла к Викраму и легонько его пнула.
– Что? – буркнул он, поднимая покрасневшие глаза.
– Отвлеки ванар.
Он распрямился:
– А потом?
Я глубоко вдохнула:
– Если выживем, я… я выступлю с тобой на Турнире.
– И больше не станешь покушаться на мою жизнь?
– Давай не будем торопиться.
Викрам ухмыльнулся:
– По рукам.
– Если… – Я осеклась. – Если я потеряю разум, не оставляй меня в живых…
– Чего ты хочешь прямо сейчас? – перебил он.
В дверь замолотили кулаком.
Очень вовремя.
Викрам встал, заслонив свет, и лицо его потонула во мраке. Он склонился к моему уху и прошептал низким настойчивым голосом: