– Да-да, в самом деле, – кивнул его величество. – Известно ли что-нибудь про этого доктора Линда?
Кирилл Александрович обернулся к начальнику дворцовой полиции, которому по должности полагалось знать про всё, представляющее хотя бы мало-мальскую угрозу для августейшей фамилии, а стало быть, вообще про всё на свете.
– Что скажете, Карнович?
Полковник встал, поправил очки с синими стеклами и прошелестел совсем негромким, но удивительно отчетливым голосом:
– Преступника с таким именем на территории Российской империи до сих пор не было.
И снова сел.
Наступила пауза, и я почувствовал, что настал момент, когда я должен выйти из роли бесплотной тени.
Я осторожно кашлянул, а поскольку в гостиной царило полнейшее молчание, этот звук прозвучал достаточно явственно. Кирилл Александрович и Симеон Александрович изумленно обернулись, словно впервые заметив мое присутствие (впрочем, не исключаю, что так оно и было), а Георгий Александрович, хорошо знавший, что я скорее подавлюсь собственным кашлем, чем осмелюсь без нужды привлечь внимание к своей персоне, спросил:
– Ты хочешь что-то сообщить, Афанасий?
Здесь уж на меня обратили взоры и все остальные высокие особы, к чему я совершенно не привык, так что не смог унять некоторого дрожания голоса.
– О господине Фандорине, том самом, что вчера… оказался свидетелем злодеяния. – Я справился с волнением и продолжил уже ровнее. – Сегодня утром, когда по известной причине у нас в доме наблюдалось некоторое волнение, господин Фандорин сидел на террасе и преспокойным образом курил сигару…
Симеон Александрович раздраженно оборвал меня:
– Ты и в самом деле полагаешь, что нам и государю императору так уж необходимо знать, как провел утро господин Фандорин?
Я немедленно умолк и поклонился его высочеству, не смея продолжать.
– Помолчи, Сэм, – резко прикрикнул на младшего брата Георгий Александрович.
У Симеона Александровича есть несчастливая особенность – его никто не любит. Ни родственники, ни приближенные, ни москвичи, ни даже собственная супруга. Такого человека любить трудно. Говорят, покойный государь для того и назначил его генерал-губернатором в Москву, чтобы пореже видеть. И еще для того чтобы удалить от двора окружение его высочества, всех этих смазливых адъютантиков и подкрашенных секретарей. Увы, обыкновения Симеона Александровича ни для кого секретом не являются – о них судачит всё общество. Вот и сегодня, едва войдя в прихожую (и прибыл-то самым последним, уже после государя), его высочество с оживлением спросил меня: «А что это за красавчика я повстречал сейчас на лужайке? Этакого тоненького, с желтыми волосами?» Я почтительно объяснил великому князю, что это, верно, был англичанин мистер Карр, но внутренне испытал некоторое потрясение – как можно, зная причину, по которой созвано чрезвычайное совещание, давать волю своим наклонностям? Да дело даже не в наклонностях – очень уж у его высочества характер нехорош.
– Говори дальше, Афанасий, – велел мне Георгий Александрович. – Мы все тебя внимательно слушаем.
Я не мог не отдать должное выдержанности и мужеству моего господина. Обыкновенный человек, отец похищенного ребенка, метался бы, кричал, рвал на себе волосы, а его высочество ни на миг не утратил контроля над собой, разве что курил папиросы одну за одной. В такие минуты особенно остро сознаешь, какой высокий почет и какая несказанная ответственность служить персонам императорской крови. Это особенные люди, не чета все прочим.
– Осмелюсь доложить, – продолжил я, – такая невозмутимость со стороны лица, осведомленного о случившемся несчастье, показалась мне странной. Я подошел к господину Фандорину и спросил, не удалось ли ему обнаружить в парке еще каких-нибудь следов. Он ответил: «Вторая карета, что стояла близ лужайки, с которой похитили мальчика, уехала в направлении Большой Калужской. Служитель у парковых ворот видел быстро движущийся экипаж с плотно задвинутыми шторами на окнах». «Так что же вы молчите? – говорю ему я. – Нужно немедленно сообщить в полицию!» А он мне уверенно так: «Что толку? Теперь ничего не сделаешь». И присовокупил следующее.
Тут я намеренно сделал маленькую паузу и повторил слова Фандорина в точности, как запомнил:
– «Нужно ждать письма от Линда». Да, именно так: «Нужно ждать письма от Линда». Я, признаться, не понял, про какое письмо он толкует, а последнего слова и вовсе не разобрал. Но теперь точно припоминаю, он сказал «Линд». Затем меня позвали к телефону, и разговор прервался. Однако же получается, что господин Фандорин заранее знал про письмо и про Линда. Позволю себе также обратить внимание вашего императорского величества и ваших императорских высочеств на то обстоятельство, что вчера господин Фандорин возник на месте похищения явно не случайно. Для случайного прохожего он действовал слишком решительно, говорил довольно странные вещи и опознал предводителя разбойников – назвал фамилию «Пендерецкий».
Полковник Карнович подал голос из своего угла:
– А вот про Леха Пендерецкого по прозвищу Близна я кое-что выяснил. Это один из предводителей преступного мира Царства Польского. Налетчик, вымогатель, убийца, но осторожен и ловок – до сих пор взять его с поличным не удавалось. По слухам, Близна имеет связи с уголовными сообществами многих стран Европы. Труп отправлен в морозильном вагоне на опознание в Варшаву, но, судя по приметам и данным бертильонажа, это и в самом деле Пендерецкий.
– Откуда же Фандорин знал про этого субъекта? – задумчиво произнес Кирилл Александрович.
Симеон Александрович зло усмехнулся:
– Ну, это легко выяснить. Нужно арестовать Фандорина и как следует допросить. Всё выложит. Мой Ласовский умеет языки развязывать. Как гаркнет – мне и то не по себе делается.
И его высочество засмеялся, очень довольный шуткой, но никто из присутствующих его веселья не разделил.
– Дядя Кир, дядя Сэм, – мягко сказал его величество, – вы произносите имя этого Фандорина так, как будто оно вам известно. Кто это такой?
За великих князей ответил начальник дворцовой полиции. Вынув из кармана какой-то листочек, он доложил:
– Фандорин, Эраст Петрович. Сорока лет. Православного вероисповедания. Потомственный дворянин. Кавалер… многих орденов, всех не перечислишь. Статский советник в отставке. Почти десять лет состоял чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе князе Долгоруком.
– М-да, снова Фандорин, – протянул Кирилл Александрович, глядя в окно, словно припоминая какую-то давнюю историю. – Интересно, где он пропадал все эти годы?
Из этих слов я сделал вывод, что его высочество и в самом деле знаком с отставным статским советником.
Тут оказалось, что Симеон Александрович знает этого господина еще лучше, причем, кажется, не с самой лестной стороны.
– Фандорин пять лет не показывал в Москву носа, – скривив губы, сообщил генерал-губернатор. – Знает, шельма, что у меня в городе ему делать нечего. Это, Ники, авантюрист наихудшего сорта. Коварный, изворотливый, скользкий, нечистоплотный. Как мне докладывали, убравшись из России, преуспел во всяких темных делах. Успел наследить и в Европе, и в Америке, и даже в Азии. Признаться, я слежу за перемещениями этого господина, потому что у меня к нему свой счет… Так вот, мне доносят из верных источников, что Фандорин пал ниже некуда: ведет расследования по заказу частных лиц и не брезгует брать вознаграждение – кажется, немалое. Дело в том, что среди его клиентов (это слово Симеон Александрович произнес с особенной брезгливостью) попадаются и денежные тузы и даже, к сожалению, иностранные государи. За пять лет Фандорин стяжал себе этими пакостными занятиями определенную известность. Не сомневаюсь, что ему ведомы многие грязные тайны, но в нашем семейном деле мы как-нибудь обойдемся без его сомнительных услуг. У меня отлично работает полиция, и мой Ласовский выловит этого самого доктора в два счета.