Наверное, какие-то люди в этом огромном сборище наслаждались коронационными церемониями, но остальные были слишком заняты. Нужно было так много сделать, и было так мало времени, чтобы успокоиться и отдышаться. Если бы солнце вставало в полночь и дарило нам ещё несколько светлых часов…
Мужик, мостящий дорогу, по своему невежеству завидовал принцу, когда тот расшвыривал камни, которые мужик только что уложил собственной рукой. Но принц, скорее всего, несколько часов простоял в своей форме, не ел и не курил, а сейчас спешил в посольство, чтобы запрыгнуть в другую форму и потом стоять ещё несколько часов. А когда принц ехал обратно и видел мужика, растянувшегося на груде булыжников, он, наверное, завидовал ему и говорил: «Посмотрите, эта ленивая скотина мирно спит, а я должен надевать четвёртую форму за день и в тесных сапогах стоять на вручении подарков и на придворном балу, где никому не разрешается танцевать». В те дни вы не могли назвать человека счастливым, пока не узнавали цену, которую он платит за своё счастье.
Большинство людей в Москве можно было разделить на два класса. Первые прибыли сюда официально, у них была расписана каждая минута, и они жаждали хоть немного отдохнуть. Вторые прибыли сюда неофициально, и каждый из них пытался попасть на те торжества и церемонии, от которых первые искренне хотели освободиться.
Как правило, когда гость приезжал в Москву, он сначала довольствовался самим этим городом и не обращал внимания на церемонии и придворные балы. Грубо говоря, он считал, что украшенные улицы и собрание необычных людей со всех концов света сами по себе представляли зрелище, которое оправдывало его поездку. Он видел город, увешанный множеством флагов и флажков: декоративные мачты стояли на углах улиц и на площадях, ряды флажков на верёвках закрывали небо, как одежда, которая сушится на нью-йоркском заднем дворе.
Улицы были туннелями разноцветных знамён днём и долинами разноцветных огней ночью. Перед дворцами, театрами и самыми важными домами были воздвигнуты фальшивые фасады из электрических ламп. Разноцветные стеклянные колбы в форме гигантских звёзд, корон и крестов или в форме букв, из которых складывались имена молодых царя и царицы, реяли высоко в воздухе и светились во тьме, как куски застывшего фейерверка. Здесь было множество таких ожерелий из лампочек. Люди в необычных костюмах и необычной форме двигались между ними, а их лица, словно лучи солнца, освещались огромными кругами с яркими электрическими колбами. На людей падал то красный, то синий, то зелёный цвет, как будто они были балетными танцорами на сцене.
Но гость, который достаточно насмотрелся на уличную иллюминацию ночью и, руководствуясь бедекером[5], на прочие чудеса днём, скоро понимал, что были и другие развлечения. Они происходили за закрытыми дверями, и доступ к ним нельзя было купить за рубли, поэтому гость тут же присоединялся к обширной армии недовольных. Он хотел то одного, то другого. То это были места на трибуне, чтобы наблюдать парад, то приглашение на бал во французском посольстве. Но, что бы это ни было, он превращал в мучения и свою жизнь, и жизнь представителя своей страны, пока не добивался желаемого. Целые страницы можно было бы заполнить рассказами о тех усилиях, которые проявляли гости коронации, чтобы побывать на той или иной церемонии. И если изложить всё честно, то это будет забавное чтение. Но тогда это было делом отчаянным. Волна досады, зависти и злости поднималась, когда миссис А. получала приглашение на правительственный обед, а миссис Б. - нет, или когда адъютант добывал более высокие места на трибуне, чем его собратья-офицеры.
Существовали списки приглашённых, или списки выдающихся иностранцев, и они были корнем всех зол. Когда гость добивался, чтобы его имя внесли в такой список, то его борьбе приходил конец. Он мог посмотреть, по крайней мере, половину того, что нужно посмотреть, получал гравированную визитку от императора, и душа его успокаивалась.