— Мне страшно! По-моему, теперь мысль, что мне предстоит брак с незнакомым стариком, страшит меня даже больше, чем при отъезде из Англии.
— Я понимаю, — сказал человек во мраке. — И все же вы можете помешать тому, чтобы Славонию проглотили, как были проглочены другие страны.
— Я попытаюсь помочь вашей Славонии, — ответила Хиона. — Но понимаю, что это будет очень трудно.
— Слишком трудно, — резко сказал он, — и слишком тяжело для такого юного существа, как вы. Вам надо быть счастливой, свободной, а не превращаться в пешку в политической игре.
— Я так и сама думала, — ответила Хиона, — но мне оставалось только смириться с волей королевы.
— Не думаю, что она да и вообще кто-то в Англии имели хоть малейшее представление о том, что вас ожидает здесь.
Он сказал это очень тихо, словно себе, а не Хионе, и она испуганно вскрикнула:
— О чем вы? Что от меня скрывают? Я знаю, что-то есть такое, но никто не хочет говорить со мной откровенно. А мне будет легче взглянуть в глаза фактам, чем воображать ужасы, быть может, куда более жуткие, чем те, которые меня подстерегают на самом деле.
Человек во мраке сказал неожиданно:
— Дайте мне вашу руку.
Хиона без колебаний протянула ему руку, и он сжал ее в своих.
— Послушайте меня, принцесса, — сказал он. — Вы спасли мне жизнь с большой смелостью и находчивостью, каких я не ожидал бы найти в юной девушке, а после этого разговора в темноте я убедился, что в вас есть все, что должно быть присуще королеве. А народ моей страны, когда узнает вас ближе, преданно вас полюбит.
Его пальцы сжались еще крепче.
— Но я не отрицаю, что впереди вас ждут большие трудности, и прошу вас: обещайте, если они окажутся невыносимыми, вы попросите меня о помощи. Не знаю как, но клянусь, если это будет человечески возможно, я употреблю все средства в моем распоряжении, чтобы спасти вас.
Он говорил с таким глубоким чувством, что Хиона онемела, и только ее невидимые в темноте глаза широко открылись.
И одновременно она остро ощущала, что флюиды, исходившие от него и его рук, сжимавших ее руку, были почти электрическими, словно ей еще не приходилось встречать человека с такой могучей жизненной силой.
Когда он умолк, она произнесла тоненьким, почти детским голосом:
— Благодарю вас. Мне стало… легче на душе, потому что я знаю… вы будете… где-то рядом.
Помолчав, она спросила:
— Вы меня не забудете?
Она не сомневалась, что он улыбнулся, прежде чем ответить:
— Это было бы невозможно!
Он наклонил голову, и она почувствовала прикосновение губ к ее руке.
— А теперь я должен уйти.
— Но как? — спросила Хиона. — Ведь снаружи часовые.
— Да, — ответил он, — но если вы разрешите мне войти в вашу спальню, там в полу есть люк. Через него я спущусь на путь, и они меня не увидят.
— Ну а если увидят?
— Тогда меня застрелят, как уже застрелили бы, если бы вы меня не спасли.
— Прошу, прошу вас, поберегитесь, — умоляюще сказала Хиона.
— Непременно, — ответил он. — И не только потому, что об этом просите вы, но потому, что я верю, что нужен Славонии.
При этих словах он встал. Но прежде чем он отошел в непроницаемой темноте, она сказала:
— Предположим, мне понадобится ваша помощь. Как мне связаться с вами? Где искать?
— Пошлите мне известие с любым славонцем, которому будете доверять.
— И сказать, чтобы он передал его Невидимому?
— Конечно. Они поймут, а я восхищаюсь вами, моя маленькая принцесса, и если буду жив с Божьего соизволения, спасу вас.
Он умолк, и Хионе почудилось, что он смотрит на нее в темноте и видит ее, хотя сам остается невидимым.
Потом с легким вздохом он шагнул в сторону спальни.
— Подождите здесь, — сказал он. — И помолитесь, чтобы я добрался до тех, кто ждет меня.
— Я помолюсь от всего сердца, — ответила Хиона. — Да охранит вас Бог!
Никогда ничего подобного она в жизни не говорила и все-таки произнесла эти слова совершенно естественно.
Он открыл дверь ее спальни, и в светлом проеме она увидела его силуэт.
Он был высок, широкоплеч, строен и, видимо, очень силен.
Тут же дверь затворилась за ним.
Хиона начала молиться.
Из спальни не доносилось ни звука, но ей представилось, как он откидывает ковер и открывает люк, достаточно широкий, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина.
Вот человек, с которым она говорила, спускается на железнодорожное полотно под вагоном бесшумно и быстро.
И сейчас какой-нибудь солдат может услышать шорох, заметить движение в темноте и выстрелить в него.
— Господи, молю тебя, спаси его! — шептала Хиона.
Сложив ладони в мольбе, она чувствовала, как ее молитва возносится среди звезд к небесам, и в то же время напряженно вслушивалась, не прогремит ли выстрел, не раздастся ли предсмертный крик.
Прошло много времени, прежде чем она решила, что Невидимый благополучно спасся, и лишь тогда встала и вошла в спальню.
Как она и ожидала, ковер у изножья кровати был откинут, открывая крышку люка, которую спасшийся закрыл за собой.
Она расправила ковер, сняла атласный пеньюар и легла.
Час был уже очень поздний, а вернее, ранний, и она знала, что скоро звезды начнут гаснуть и бледные пальцы рассвета угасят сияние месяца.
А Невидимый будет уже далеко — целый и невредимый, как она надеялась.
Уже засыпая, она помолилась, чтобы он ее не забыл, как и обещал.
Проснувшись на следующее утро, она узнала, что они не смогут сразу отправиться в путь. Паровоз был сильно поврежден взрывом, и надо было дождаться другого из столицы, где король и члены правительства ждали ее прибытия.
Мизра еще не оправилась от вчерашних происшествий и очень возмущалась, что взрыв и крики нарушили покой ее высочества.
И все же у Хионы сложилось впечатление, что камеристка прекрасно знала, кто устроил нападение на поезд, и сочувствовала им.
Но посол и сэр Эдвард, когда явились в гостиную завтракать, негодовали на революционеров, называли их поведение позорным и предсказывали, что король примет против них гораздо более суровые меры, чем раньше.
— Не будь с нами такой большой охраны, нас всех могли бы зарезать спящими — сказала леди Боуден с дрожью в голосе. — Не понимаю, почему, когда армия столь велика, эти люди могут чинить такие беспорядки!
— Их трудно ловить, миледи, — сказал кто-то из свиты посла. — Один славонец как две капли воды похож на остальных славонцев, и как мы узнаем, что у крестьянина, катящего свою тачку на рынок, под овощами спрятана бомба, а у старого подметальщика улиц в кармане лежит пистолет?
— Вы пугаете ее высочество, — раздраженно сказал сэр Эдвард, — и полагаю, подобные разговоры неуместны, особенно за завтраком.
— Совершенно с вами согласен, — сказал славонский посол, — но уверяю вас, после моего доклада его величеству король прибегнет к самому суровому воздаянию за вчерашнее гнусное покушение.
Хиона не выдержала и задала вопрос, давно ее мучавший:
— Сколько было убитых?
— Двое наших солдат получили тяжелые раны, — ответил славонский посол, — и я знаю, что многие революционеры получили пули, но товарищи, обратившись в бегство, унесли их с собой.
Хиона промолчала. Что они подумали бы, скажи она им, что ночью провела по крайней мере час в обществе вождя революционеров — с Невидимым.
Наконец подъехал сменный паровоз, и поезд отправился дальше со всей скоростью, какую дозволяла крутизна склонов. Теперь Хиона могла любоваться видами, которые оказались даже прекраснее, чем она ожидала.
Высокие горы, многие в шапках вечных снегов, окружали широкую долину внизу.
По ней струилась серебристая река, петляя среди сочных лугов и цветущих рощ, между которыми были разбросаны крохотные деревушки, почти все состоявшие из беленых домиков под красными черепичными крышами.
Все это настолько очаровало взгляд, что Хиона мысленно спрашивала отца, есть ли на всем Балканском полуострове страна красивее Славонии.