– Может, – тихо соглашается Питер, – а может, и нет. Доверяй своему чутью, мисс Уолш, оно не подводит.
– Это предостережение? От кого, от тебя?
Питер улыбается мне через плечо. Улыбка опасная.
На мгновение я останавливаюсь. Гляжу ему вслед, раздумывая, кто он, куда на самом деле идет и хорошая ли это идея – следовать за ним? Инстинкт подсказывает, что я подошла близко к границе, переступлю ее – и изменится все, что изменять нельзя. Однако тот же инстинкт велит: иди с ним.
Мы с инстинктом потом разберемся. А пока я спешу за Питером.
Я сразу поняла: что-то не так. А на следующий день смогла дать этому название: «Мы возвращаемся».
Последнюю ночь мы провели в той же сторожке, что и предыдущую, но я объяснила это странной встречей с ворами. Может, Питер встревожен гораздо сильнее, чем показывает. Но и теперь мы шагаем в ту сторону, откуда пришли!
Питер на мои вопросы не отвечает. Одно я точно усвоила: его молчание означает, что я права.
– Мы все три дня шли на север. А почему теперь идем на юг?
– Потому что Рубия на юге, – сообщает он. – Я же не говорил, что она на севере.
– Но мы…
– Три дня шли на север, потому что мне нужен был синяк.
Его дерзость меня страшно возмущает! Так и хочется на него рявкнуть!
– Мог бы предупредить!
Он ускоряет размашистый шаг.
– Я сказал, что не буду делать крюк ради тебя. Вот с этим ты смирись.
«Дружок, да ты меня надул, – гневно думаю я. – Но это в первый и последний раз».
– На следующем привале нарисуешь мне карту этой проклятой страны.
Вечером, не споря, Питер чертит мне карту. Потрескивает огонь, а Питер палочкой выводит на полу очертания Лиаскай. Мы – на самом севере страны, рядом с соседним государством Отрелией. По холмистой равнине, где находится жилище воров, должна проходить граница. Рубия же расположена в центре южной части Лиаскай.
Разочарованно вздыхаю.
– Это невероятно далеко!
Питер устало трет лоб.
– Да. Мне очень жаль.
Но я давно на него не злюсь. Здорово, что он вообще ведет меня в город.
– Однако, – тихо продолжает Питер, – скоро мы будем двигаться быстрее.
О чем это он? Но сколько бы я ни спрашивала, Питер не поясняет, что имел в виду.
Молча сидим рядом, уставившись в огонь. Все ломаю голову над тем, что Питер наговорил вчера. А вдруг это не просто ерунда, которой он пытался задурить воров? Тут выныриваю из раздумий – Питер накрыл мою руку своей. Осторожно, почти невесомо, словно он сомневается и в любой момент готов отдернуть руку.
– Порядок, мисс Уолш?
Я чуть не рассмеялась. Какой в этом мире может быть порядок?!
– Почему та тетка решила, что я имею ценность? – спрашиваю я.
«И почему я должна умереть?» – хочу спросить следом, но получается лишь беззвучно прошелестеть губами.
Он вздыхает.
– Я знаю, что тебя бесят мои расспросы, но…
– Нет, – мягко возражает он, – ты должна знать. Это касается тебя. – Он подвигается чуть ближе. Руку не убирает. – Девушкам из твоего мира в Лиаскай уготована особая судьба. И, когда приходит время, она оборвется со смертью.
– Но… – Не знаю, что сказать. Просто хочу, чтобы Питер все объяснил.
– Здесь люди твердо придерживаются своих религиозных традиций, и все равно, сколько жизней это стоило и будет стоить.
Взгляд у него гипнотический, блуждает от моих глаз к губам и обратно.
– Звучит так, будто этих девушек приносят в жертву.
– Не только звучит.
По спине бежит холодок.
– Поэтому ты сказал, что мне лучше умереть?
Он отводит взгляд.
– Тогда я правда так думал.
Ах! Большое спасибо!
– А теперь ты так не думаешь?
– Мне кажется, ты сможешь освоиться в Лиаскай. Ты не медлишь, когда надо действовать, – в этом твое преимущество. Будь умницей, не болтай, откуда ты, – и все получится.
И на ногах у меня краденые ботинки. Так вот зачем он украл одежду Лиззи – чтобы я не выглядела иностранкой. Что мне думать о Питере? Он раскрыл ворам, что я из другого мира. И они точно ему не поверили. Побольше лжи, чтобы спрятать правду.
Но где правда, а где ложь?
– Я хочу домой, к семье, – заявляю я. – Хочу, чтобы получилось. У меня получится.
– Ты требуешь слишком многого. – Голос спокойный и тихий, но в нем проскальзывают веселые нотки. – Но кому, как не тебе, требовать невозможного?
«Да уж, кому, как не мне», – с сарказмом думаю я. Но все же поддаюсь желанию прижаться к нему – прижаться к прекрасной лжи и спрятанной правде, мне недоступным. Надо только перенести вес, склонить голову – и вот уже моя рука в его руке, моя голова покоится на его плече.
На мгновение он напрягается: не зашло ли все слишком далеко? Однако лишь шепчет: