— Это потому, что ты католик! — обвиняюще сказал Огюст.
— Бордель Вельзевулов! — воскликнул, будто осененный, Готье. — А ведь и точно, тот самый год!
Я перевел взгляд на него.
— Мало того, мы тут собрались, чтобы отправиться на ту самую свадьбу…
— Нет слов, одни выражения… — Готье потрясенно покрутил головой.
— А теперь скажи мне, пожалуйста, Поль, — неестественно спокойно и вкрадчиво сказал Огюст, что ты имел в виду под словами «и думать забыл». То есть, ты уже об этом знал?
— Ну конечно, — не раздумывая, ляпнул Готье вперед меня. — Мы же все знали!..
— Кроме меня, — резко уточнил Огюст.
Я едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Надо же было выпалить такое.
— То есть как? Ты же первый об этом сказал… — удивился Готье, и тут до него дошло. — О, господи, ты что, думаешь, что мы здесь об этом знали? — переспросил он ошеломленно, особо подчеркнув непередаваемым выражением слово «здесь».
— А разве нет? — Огюст презрительно скривил губы в неудачном подобии усмешки. — Поль, ты же проговорился!
— Конечно, — не стал я спорить. — А ты сам все еще, что больше помнишь? То, что знал там, или то, что знал здесь? Я сказал «забыл думать», потому что мог и сам вспомнить эту дату, если бы подумал хорошенько. Но я не думал, мне было достаточно того, что меня превратили в черт знает кого и отправили черт знает куда, и я едва вспомнил, в кого именно и куда, прежде чем понял, что никто никого не превращал, а просто мне в голову затолкали другого человека!
— Поль, Поль, тихо!.. — увещевающее попросил Готье, беспокойно озираясь, но коридор был пуст, и вряд ли нас кто-то слышал, даже если случайно стоял вплотную к любой из ближайших дверей. Двери и стены тут крепкие, как-никак, не двадцатый век. Правда, слова могли эхом отразиться куда-нибудь за угол. Мне не казалось, что я говорил громко, но на всякий случай я постарался остыть.
— И все еще остается больше. Так вы знали об этом? — вопросил он тоном судии. — Вы тоже участвуете в этом заговоре?
У Готье глаза полезли на лоб.
— В каком еще, к черту, заговоре! — возмущенно рявкнул он, ощетинившись и став вдруг похожим на медведя-шатуна, ищущего, кого бы разорвать.
— Готье, тише, — попросил уже я. — Огюст, я действительно помню сейчас не все, но я уверен, что я об этом не знал. Да по-моему, и не должен был, все станет известно позже, если кто-то и планирует такие вещи заранее, это должна быть ограниченная группа людей, чтобы обеспечить внезапность…
— Ладно! — устало отмахнулся Огюст. — Мне не нужен этот «уголовный кодекс»…
— Это не кодекс.
— Ни черта я не знал, — буркнул Готье.
— Вы можете в этом поклясться? — негромко и обманчиво кротко спросил Огюст.
Предвидя возможную вспышку, мы с Готье предупреждающе переглянулись.
— В чем? — спросил я насмешливо. — За то, что я сегодня помню или не помню, я не дал бы и поддельного гроша. Потому, что все это, черт побери, может оказаться поддельным.
— И на этом основании вы увиливаете от ответа?
Я снова покосился на Готье, чтобы вовремя его перехватить, если ему в сердцах захочется сгрести Огюста за шиворот и потрясти. Но Готье умело удерживался от соблазна, понимая, что всем сегодня нелегко.
— Какая чушь, — сказал Готье. — Могу и поклясться, что ничего не знал.
— Бессмысленно, — сказал я. — Сегодня я не верю ни в Бога, ни в клятвы. И именно поэтому никакие клятвы не помешали бы мне сказать тебе, если бы я что-то знал. И не помешают, если я вдруг это вспомню.
Огюст посмотрел на меня чуть расширившимися глазами.
— Верно, — пробормотал он, будто вспоминая что-то забытое. И почему-то убрал руку, бессознательно лежавшую на эфесе. — Кажется, ты вообще никогда не верил в клятвы.
Готье шумно вздохнул.
— Клянусь королевскими подштанниками, мы упускаем самое насущное, — сердито заявил он.
Несмотря на такой зачин, мы с Огюстом повернулись к нему, всерьез ожидая, что он скажет что-то важное.
— Что? — нетерпеливо спросили мы.
— Завтрак! — сказал Готье.
Готье не так уж и шутил. Это был самый логичный предлог для общего сбора, если мы все действительно находимся сейчас в пределах одного замка. Если не все, то нам придется узнать, где остальные. Если будет кто-то лишний, придется придумывать, как обойти еще и этот скользкий момент. Но казалось при этом логичным то, что мы все должны находиться сейчас в одном месте и нас должно быть семеро — точно так же как в том бредовом «сне», который уже невозможно считать сном.