Две капсулы нитроглицерина подействовали.
— Лёня, расскажите подробно — что произошло. Что вы слышали?
Я повторил. Не упоминая, разумеется, о “короткой дороге” — незачем озвучивать вчерашнее приключение, а то ещё примет за сумасшедшего. Слышал, мол, в ночи непонятное. Поцарапанная дверь машины. Кот Маркентий с утра сидел и смотрел.
— Тридцать пять лет… — проронила в ответ баба Зина. — Ну да, конечно, август тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Может помните, тогда ещё Фестиваль молодёжи и студентов проводили. Тридцать пять лет! — Простите? — не понял я.— Леонид Андреевич, милый, вы всё равно не поверите. Вы из другого поколения, у нас разный склад мыслей. Вы должны понимать, что тогда о подобных вещах говорить публично не рекомендовалось, а потому возникали самые разные слухи…
Лето восемьдесят пятого. Только-только отошёл в мир иной ветхий старец Черненко, у подгнившего кормила встал Горби, и ковчег супердержавы направился к краю света, с которого и рухнул в небытие спустя всего шесть лет. Впрочем, счастливых обладателей дачных соток столь высокие материи не занимали, будущее представлялось если не безоблачным, то как минимум стабильным.
Первый инцидент в Моторном случился в конце июля: пропал четырнадцатилетний сын председателя правления. Нашли его спустя пять дней за озёрами, в нескольких километрах от посёлка. Зинаида Григорьевна сама не видела, но люди утверждали, что парень до крайности повредился умом, поседел, членораздельно говорить не мог и был втихую отправлен в психиатрическую в Ленинград. Больше того, оставался там ещё в девяностые. Казалось бы, меньше недели в лесу и такой печальный итог — почему? Замерзнуть в июле сложно, полно черники, есть вода, а чтобы заблудиться в окрестностях, нужен отдельный талант: дороги, просеки, тропинки, всяко выйдешь к людям. Но факт остаётся фактом.
Дальше — хуже. Восемь исчезновений за первую декаду августа, на сей раз бесследных. Это уже было ЧП не просто районного, а областного масштаба, с привлечением к поискам не только милиции, но и солдат внутренних войск. Началась тихая паника, люди стали уезжать в город. Разговоры ходили самые разные: маньяк, волки, НЛО — уфология тогда была в большой моде. Ни малейших следов, восемь человек будто в воздухе растворились.
— Только не восемь, как говорило милицейское начальство, — понизив голос сказала баба Зина. — Около двадцати, точно никто не знает. Шабашники с дачных строек. Кто-то с турбазы на ладожском берегу. Да и след один нашёлся, уже на следующий год… Нехороший след. Подгнившая стопа с сандалией, будто вырванная. Показали участковому, следователи приезжали, забрали “улику” в область, да так всё и затихло — никаких объяснений. А потом перестройка, девяностые, не до того стало. Так и забылось. — Ну и ну, — только и сказал я. — Что же, никаких публикаций в газетах? Никакого шума? — Лёня, о чём вы? Должны понимать, как к подобным вещам относились при советской власти, особенно в провинции! Статистика, отчётность, премии, повышения по службе! Пропали и пропали — тел нету, дело можно прикрыть. Водолазы оба озера обследовали и только. Знаю, что через несколько лет некоторых признали умершими по суду. Разговоров и шушуканья, однако, потом хватало вдосталь. Догадайтесь, что говорили? — Голоса? — обоснованно предположил я. — Неизвестные голоса? — Именно, — кивнула баба Зина. — Я об этих голосах слышала человек от пяти. Ночами кто-то зовёт по имени. Выходишь и тебя… Забирают. Случалось это только один раз, в восемьдесят пятом, в том августе. Но это могло вернуться. — Что — “это”? — меня передёрнуло. — Предположения были? — Нет, — отрезала Зинаида Григорьевна. — Признаться, есть вещи, о которых лучше не знать. Но что предупредили — сердечное спасибо, позвоню Паше, вернутся из Крыма, пусть внучек в городе до сентября и школы оставит. Мало ли… — Но это же чертовщина какая-то! — сказал я растерянно. — Согласна. Чертовщина. Потому рисковать я не стану и вам не советую. Услышите что — за порог ни ногой.
Сказать, что настроение было испорчено, значит не сказать ничего. Разум подсказывал: нет никакого повода увязывать мутные события тридцатипятилетней давности с игрой моего воображения прошлой ночью. “Зов” мог оказаться чем угодно — ветер, птицы, писк мелкого грызуна вроде полевки, да и лягушки тоже иногда издают причудливые звуки.
“Ты сам-то в это веришь? — спросил я себя. И мигом ответил: — Нет, не верю. Голос был”.