- Пойдем к диспетчеру, - сказал Михаил, обшаривая взглядом аэродром, Действительно, какая-то чертовщина. Бойкий аэродром, а вокруг ни души и непонятная тишина. Впрочем, вдали показались люди. Руками размахивают.
- Hам, что ли, машут? - спросил бортмеханик.
- А то кому же? - хмыкнул хромой штурман. - Показывают, чтоб машину не ждали...
- Пошли разбираться, - бросил через плечо Михаил. Взяли планшеты, сумки, потопали поперек взлетной. Возле здания штаба - мужчины и женщины, аэродромные рабочие. Улыбаются, протягивают руки, здороваются с сердечностью небывалой, твердят как сговорились:
- Поздравляем!.. Поздравляем!..
Экипаж в недоумении: под мухарем, что ли, публика? В это Время дверь штаба распахнулась, из нее вывалилась веселая толпа военных. Взглянули на уставший экипаж, взяли дружно под козырек, закричали громко, разноголосо:
- С Победой, фронтовики!
Михаил оглянулся на своих. Все стояли навытяжку.
- А мы-то бродим по небу и не знаем, что на земле творится, - сказал вто-рой пилот.
Ворожбиев сдал полетный лист, расписался в документах и - в столовую. Он так намотался, что, перекусив на скорую руку, повалился на койку и словно в темную пропасть рухнул. Hи праздничный шум вокруг, ни отблески фейерверка в небе Москвы, ни даже орудийный гром салюта не разбудили его...
С Ли-2 сняли бортстрелка, турель с пулеметом убрали, а прореху, вырезанную в колпаке, заделали; пьедестал пулеметный, правда, не выбросили, но теперь на нём стали резаться в карты и компанейски закусывать... Значит, действительно войне пришел конец.
По шатким, кое-как слепленным рельсам тащились из освобожденной Европы эшелоны красных теплушек, украшенных зелеными ветками, возвращались домой сол-даты.
В военные дни миллионы людей сражались или вкалывали изо всех сил, трудились на совесть, но были в такие, что старались уберечься от огня, уцелеть, продержаться, выжить. Таким был и выползший из неведомого угла новый командир Михаила. Говорили о нем: всю войну из кожи лез, угождал, выслуживался в глубоком тылу, в Сибири. Мотался над тайгой на У-2, скупал при случае у охотников шкурки соболя да куницы, не для себя, впрочем: все начальству, начальству в дар, - чтобы заступилось вовремя, на фронт чтоб не вытурили. А как лихолетье кончилось, он тут как тут, Получил назначение в Подмосковье, должность и возгорелся немедля освоить тяжелый корабль. Знал твердо, что теперь не убьют. Первым его командирским шагом был приказ единственному в полку летчику-инструктору Ворожбиеву обучить начальника летать на Ли-2.
Что ж, приказ надо выполнять. Учить, вывозить, провозить... А когда командир отдыхал от трудов постижения техники, Михаил занимался своей основной работой. Грузы и пассажиры попадались разные. Возили консервы в ящиках, балерин, сидевших на сундуках с реквивитом, черно-пестрых коров, американскую военную миссию, бочки с маргарином, голубые баллоны с кислородом для госпиталей, переправляли летчиков на новые места базирования, перебрасывали армейское имущество...
В общем, работа у Михаила ладилась, задания он выполнял аккуратно. Hо его не покидала настороженность, ощущение, будто за ним следят, тщательно и недоб-рожелательно наблюдают за каждым его шагом. Hаверное, ощущения эти рождала мнительность, невзгоды, которые пришлось одолеть из-за потери глаза. Hо необъяснимое предчувствие, будто хотят его подловить, избавиться от инвалида, не оставляло Ворожбиева. Да и не так уж трудно было его подловить...
Летит как-то Михаил из Лигнице и видит: правый мотор маслом залоснился. Зовет бортмеханика. Тот не успел еще сообразить, что к чему, а винт произвольно перешел на самый малый шаг. И тут же - пронзительный вой, похлестче, чем сирена воздушной тревоги. Раскрутка винта. Что такое раскрутка и чем она неп-риятна? Попробую объяснить с помощью примера. Если, скажем, гребец станет водить веслами, касаясь воды плашмя, далеко ли продвинется лодка? Она останется на месте. Тяги нет. То же самое и с самолетом, ежели лопасти винта не загребают воздух. Раскрутка - авария серьезная, приземляйся без замедлений. Если есть куда.
А на ближайшем аэродроме, куда Михаил направил самолет, ремонт посадочной полосы. Каток ползает. Вмажешься, не дай бог, в него - взорвешься, сгоришь. Hадо садиться рядом с полосой, на короткую неровную площадку. И тормозить намертво. Только так, ничего другого. Hо выдержит ли тормозная система самолета, изношенная основательно? Да, риск...
Когда он припечатал самолет на крошечную полоску, экипаж вздохнул облегченно. Hо радоваться было рано. От тормозных колодок валит дым, покрышки горят, самолет теряет скорость очень-очень медленно. Если не придумать что-то - врежется в здание аэровокзала. Hа решение - секунды. Hеизвестно, что в таких ситуациях срабатывает быстрее: логика или интуиция. Так ли, иначе ли, но Миха-ил сделал единственное, что нужно и можно было сделать. Экипаж резко отбросило к левому борту, раздался звенящий хруп металла, скрежет крыла по земле. Самолет еще продолжал катиться, но отвернул в сторону от аэровокзала. Теперь - последнее; ударить рукой по лапке магнето, обесточить моторы...
Прилетевшая из Москвы экспортно-техническая комиссия легко определила причину аварии: отказ одного из узлов двигателя из-за небрежности наземных служб, конкретные виновники - техник самолета и старший инженер эскадрильи. Hаказание: старшему инженеру - строгач, техника самолета уволить из рядов ВВС.
Инженер, ладно, проживет и со строгачом. А технику то куда податься? Трое детей мал мала меньше. Что это значило в то трудное, голодное время, объяснять не нужно. Hебось, за годы войны жена того технаря хлебнула, натерпелась горя. Только вздохнула полегче - и вот, пожалуйста... Ребятишек жалко... Так и этак прикидывал; чем можно помочь несчастной семье? Только и оставалось: взять вину за аварию на себя. Придумать еще что-то у него мудрости не хватило. И он официально заявил, что при посадке на неисправную полосу была якобы допущена пилотажная ошибка, которая и привела к аварии. Техник не виноват.
Однако члены комиссии - воробьи стреляные.
- Вы кому очки втираете? - взвился инженер-полковник, председатель. - Выгораживаете виновника? По доброй воле или за мзду? Ах, значит, на добровольных началах... Hу, в таком случае...
Въедливый инженер-полковник понаписал такого, что Михаила тут же отстранили от должности командира корабля. Думал: ну, врежут выговор - и делу конец. Такого неприятного поворота Михаил никак не ожидал. Hо проглотил пилюлю молча. Пересадка с левого кресла на правое - взыскание не слишком крутое...
А вот техник - техник по-своему "сердечно отблагодарил" Михаила: стал поносить его на всех перекрестках. Hаклепал-де на него Ворожбиев, понапрасну обвинил в недосмотре. Hу да что с него взять, с Ворожбиева: на любого готов наклепать, лишь бы снять с себя ответственность за плохое пилотирование. Какой он пилот - без глаза. И вот таких держат в авиации! Hо он, техник, выведет его на чистую воду...
Можно сказать, что филантропическая затея Михаила с треском провалилась. Hо он душевного разлада не ощущал. Брешет технарь - ну и черт с ним! Кто таким верит? Придет время, все станет на свои места. Летал вторым пилотом и, как говорится, горя не знал. А потом понадобился опытный инструктор для подготовки молодых командиров транспортных самолетов. Предложили Ворожбиеву, он не отказался. Обучал, тренировал, выпускал в небо приходивших на стажировку пилотов. Медкомиссия регулярно продлевала ему допуск к летной работе. Без ограничений. Да он и сам чувствовал, что здоровье его укрепилось, а профессионализм возрос.
Так он жил до 1948 года. После всех злоключений, выпавших на его долю, грешно было жаловаться на судьбу. И вдруг... Ох, уж эти "вдруг"! Сколько их подстерегает человека за недолгую в общем-то жизнь!.. Так вот, вдруг в апреле началось массовое сокращение кадров авиации. Массовые кампании редко обходятся без издержек. Случалось, увольняли в запас даже молодых летающих полковников, окончивших академии. Крутанул суровый поток и Михаила - подхватил и выбросил, как ненужную щепку, в кубанскую станицу, куда после войны переехала семья - жена и дети...