До того, как попасть к нам в штурмовой авиаполк, Михаил успел уже налетаться и навоеваться. Где? На чем? Как ни странно - на учебном У-2, он же "кукурузник", "гроб-фанера", "этажерка" и тому подобное... Но о "фанерно-кукурузных" делах, как говорится, немного опосля...
На войне, как в базарной лотерее: фортуна может улыбнуться, может оскалиться, смотря какую бумажку вытащит морская свинка. Михаилу война "выдернула" судьбу не из лучших. В летном мире считали тогда: коль попал на штурмовик Ил-2, значит...
Нынешнее поколение слышало, конечно, об этих "летающих танках". Они представляли собой грозную воздушную силу. Ил-2 был очень опасен для фашистских наземных войск, его боялись и потому с ним особенно серьезно боролись. Сбивали - страшно вспомнить!
Есть такое паскудное выражение, придуманное штабными крючками: "средняя выживаемость летчика". Арифметика здесь простая: взял полное количество вылетов штурмовой авиации за всю войну и разделил на число летчиков, совершавших эти вылеты. Результат получается - кровь стынет. Уже после войны мы прознали, что сей адский счет, "средняя выживаемость", составлял для истребителя - шестьдесят четыре боевых вылета, для бомбардировщика - сорок восемь, а для на-шего брата. "горбатого", - всего-навсего одиннадцать! Для самого массового вида авиации. Смекаешь, поколение?
Почему же мы несли такие потери? Плохие летчики летали на "илах"? Самолет был скверный, сильно уязвимый? Ни то, ни другое, хотя... Задумал его конструктор Ильюшин как двухместный бронированный противотанковый, оснащенный, кроме бомб, пушек и пулеметов, также ракетами. Для обороны задней полусферы от атак истребителей планировался воздушный стрелок с крупнокалиберным пулеметом, но... Некоторые руководители, имевшие смутное представление о тактике авиации вообще, а нового рода, штурмовой, в частности, решили, что двухместный "ил" советским ВВС не нужен. В серию был запущен одноместный. И вот результат: высота боевой работы полсотни метров, "бреющий полет", скорость триста - триста пятьдесят километров в час - сбивай без опаски! Особенно безнаказанно свирепствовали "мессеры" - сзади лупили так, что щепки сыпались...
На таких самолетах мы с Ворожбиевым и воевали осенью и зимой 1942-1943 года. Лишь весной наконец-то появились братцы-стрелкачи, и война продолжалась менее для нас убийственная.
На фронт Михаил прибыл многоопытным инструктором. Перед войной он был начальником летной части Николаевского аэроклуба. В авиации была, есть и останется навсегда закономерность: чтоб летать хорошо, надо летать много. Уж чего-чего, а летать Ворожбиев умел в любое время суток и в любую погоду. И не только сам умел, но и других учил.
Новую технику - Ил-2 - Михаил освоил в полку за какие-то две недели и стал летать на боевые задания ведомым. Но начальство, узнав, чем он занимался прежде, бесцеремонно прервало его штурмовые дела и вернуло на старый "кукурузник". Ворожбиев доставлял в штабы различные пакеты, развозил, куда прикажут, офицеров связи, а также всякий начальный и подначальный люд.
- Не война, а баловство! Мотаюсь, как трехнутый...- возмущался Михаил, Он трижды обращался к исполняющему обязанности командира полка, упрашивал посылать на штурмовки, а не гонять по донским станицам, по майор Барабоев, прибывший откуда-то после гибели прежнего командира, обремененный неведомыми нам, рядовым летчикам, заботами, занятый по горло служебно-земными делами, отмахивался: дескать, ему лучше знать, чем кому заниматься и кого куда посылать.
Однажды, получая в штабе дивизии очередное задание, Михаил пожаловался комдиву:
- Мне стыдно, товарищ полковник, носить форму военного летчика. Мои това-рищи каждый день летают на смерть, а я...
Комдив посмотрел на него исподлобья, недовольно хмыкнул.
- Ты вот что, товарищ Ворожбиев, брось, громкие слова. Смерть, подвиг... То, что тебе доверили ныне, может быть, и есть самое главное, тот самый под-виг. Немцы напирают огромной массой, - ткнул он пальцем в карту на столе, - а у нас на дивизию всего два десятка "илов". Понимаешь, какие потери огромные? Во имя чего? Да во имя того, чтоб ценой собственной жизни и техники помочь на-земным войскам продержаться подольше на своих рубежах. Летчики выкладываются до предела, я знаю. Они своими глазами видят, что творится на поле боя, ведут разведку. Но как передать данные командованию, когда телефонная и радиосвязь нарушены? Короче, у нас нет другого летчика, который смог бы сработать, как вы.
- Есть! Есть! Я назову нескольких, летают на У-2 не хуже меня.
Комдив поморщился.
- Возможно. Однако речь у нас не о технике пилотирования. Под нами Донбасс, сложный рельеф, паутина железных и прочих дорог, масса населенных пунктов. Попадет сюда не знающий местности и заплачет. Я в свое время летал в этих краях... Летчик, не знакомый с районом, просто не в силах разобраться в такой мешанине. А вы здесь, что карась в своем пруду...
Михаил понял: тут ничего не докажешь. А дела на Южном фронте стали совсем дрянь. Прорыв. Прорыв, осуществленный немцами на огромном протяжении...
Город Шахты лихорадило. Ходила ходуном разбитая мостовая под колесами транспорта, вилась взмученная сапогами черная пыль, храпели обозные кони, бре-ли лениво быки. Там и сям виднелись развалины. На окраине среди низкорослых домишек войска встречала и провожала ребятня с выгоревшими на солнце вихрами, да метались лохматые псы. На северо-западе глухо бухали орудия. В небе - самолетная канитель. Авиаразведка засекла немецкую переправу через Северский Донец возле Каменска. Штурмовой дивизии приказ: раздавить немедленно! Штаб дивизии дублирует приказ в авиаполки. Майор Барабоев рвет и мечет, костит всех, кто под руку попадет. "Уничтожить переправу!" А чем? И на самом деле голова пойдет кругом: исправных самолетов три, уцелевших летчиков два.
- А где этот... как его, штурмовик аэроклубовский?
- Ворожбиев? На стоянке.
- Гони его бегом на капэ!
Когда трое летчиков - Михаил в их числе - в застиранных комбинезонах спустились в землянку командного пункта, майор приказал развернуть карты и нанести вражескую переправу; затем красным карандашом жирно перекрестил ее.
- Чтобы вот так было в натуре! - поднял он палец.Уничтожить переправу нужно с малой высоты, на средних к мосту не прорваться, посбивают.
К самолетам подносили стокилограммовые фугаски с взрывателями замедленного действия. Пошли. Ворожбиев - левый ведомый, над целью он станет замыкающим. Не успели взлететь, правый ведомый завопил по радио: мотор перегрелся, радиатор кипит, как тульский самовар. Черт его знает: может, взлетал с закрытыми шторками, вот и кипит - как проверишь? Ушел третий на посадку, остались ведущий да Михаил. Воюй, братва! Курс нуль градусов. Под крылом земля - рукой подать. Она как бы опрокидывается, набегают, перекрещиваются извилины дорог, перемежаясь с полями, мелкими перелесками.
На аэродроме договорились: к переправе напрямую не лететь, сделать ложную атаку по другим объектам, отвлечь внимание зенитчиков, а дальше будет видно. Оказалось - ничего не видно. Вражеские зенитки, что называется, взбесились, "илы" барахтались, точно в густом вареве. При таком повороте событий мог меняться план удара, но само задание оставалось неизменным. Смертей кругом видимо-невидимо, сигналят белесыми вспышками взрывов, дугами эрликоновских трасс. Когда "илы", якобы опорожнившись над городом, сделали крутой разворот и ринулись на "брее" к понтонному мосту, Михаил, ослепший в зенитном огне, удивился: почему он еще живой и целый?
Несмотря ни на что, я верю в везение.
Как удалось расчленить переправу в огневой буче, остается загадкой и по сей день. В те секунды было не до анализа элементов жаркого дела: бронебойный осколок прошил кабину и, потеряв силу, рассек Михаилу губу и вышиб зуб. Однако это пустяк, куда больше беспокоила и тревожила его зверская тряска двигателя. Ощущение - будто тянут за ноги по ступенькам лестницы. От двигателя валит дым, проникает в кабину. Тяги почти нет. Хочешь не хочешь - приземляйся. А куда? До своих на задохнувшемся моторе не дотянешь. А надо... Сколько раз опытный аэроклубовский инструктор внушал курсантам: за спасение экипажа и матчасти борись до последнего! Вот и покажи теперь, рядовой военной авиации, покажи, как это делать!