Приписка? Явная, очевидная. Против этого ни Фирсов, ни Томкович не возражали.
— Да, — говорили они, — мы приписывали. Но какой еще был у нас способ заплатить временным рабочим столько, сколько стоила их тяжелая, изнурительная и опасная работа?
И ведь правда: никакого другого способа у Фирсова и Томковича не существовало.
Заранее установленные нормы, расценки не в состоянии были предусмотреть, сколько должен стоить четырнадцати — шестнадцатичасовой рабочий день в особых, чрезвычайных условиях.
Только сам хозяйственник лучше всех других может иной раз решить, как и сколько надо заплатить за результаты такого труда — чтобы и рабочего не обидеть, и государству не причинить вреда.
Однако давным-давно известно, тоже писано-переписано, что многочисленные нормы и расценки не разрешают хозяйственнику самому это решать. Связывают его по рукам и ногам.
Потому что, если заранее, на все случаи жизни, хозяйственника не проконтролировать, не ограничить, не связать по рукам и ногам, он же обязательно станет жуликом. Известное дело!
Результат, правда, очень часто получается совсем обратный. Стремление не допустить жульничества и превращает хозяйственника в жулика.
Если нельзя честно, прямо и открыто заплатить работнику столько, сколько заслуживает его труд, то приходится обманывать, ловчить, создавать липу, приписывать ему уборку территории, которой тот ни во сне, ни наяву не занимался.
Вот и получается, что призыв «Фирсов, спасай!» означал не просто: «Нарушь, Фирсов!» Он означал еще: «Фирсов, обмани!»
Обмани, слукавь, припиши! Займись, короче говоря, тем, что закон наш считает преступлением. И правильно считает, потому что приписки — это постыдный, недопустимый обман государства.
Но скажите: как, каким еще способом Фирсов и Томкович могли бы спасти государству те 8—10 миллионов рублей, в которые, по подсчету Воркутинского горисполкома, обошлось бы разрушение строящихся в городе важнейших объектов?
Как? Каким чудом?
Услышьте!
Из письма Э. Д. Фирсова, О. И. Томковича и других обвиняемых министру угольной промышленности СССР.
«...Прямые виновники брака во главе с бывшим начальником СУ‑4 Редькиным, находясь на ответственных постах в комбинате «Печоршахтострой», приняли все меры для уменьшения суммы выявленного брака... И вот мы пытаемся доказать свою невиновность, но безрезультатно... Никто не хочет вникнуть в суть дела, хотя все понимают, сочувствуют и знают, что мы никакие не расхитители... Нами собраны неопровержимые материалы, и стоит только с ними ознакомиться, как любой человек убедится в нашей невиновности. Но куда бы мы ни обращались, никто в суть дела не вникает. А пользуется лишь информацией тех людей, которые являлись виновниками крупномасштабного брака... А отписки от них, что мы подследственные и обвиняемся в хищении государственных средств, производят магическое действие. Просим вмешаться и восстановить истину и справедливость...»
Свой редакционный день я начинаю обычно с читательских писем.
Их бывает много, даже очень много. Письма разные: робкие, сердитые, вежливые, ругательные, настойчивые, деликатные...
Но вот что я заметил: самая первая, самая главная просьба, которая звучит почти в каждом письме, — это даже не просьба о помощи. Часто люди понимают, что редакция сама, своими силами, решить их дело не в состоянии, что вопрос выходит за рамки компетенции газеты и журналиста.
У редакции, у журналиста просят они одного: услышьте!
Ну пожалуйста, ну сделайте милость, ну будьте людьми: услышьте!
Не можете сразу помочь, не от вас зависит — ладно, мы еще обождем, потерпим, помыкаемся, поборемся, повоюем. Но хотя бы — нас услышьте. Всего-навсего.
Потому что куда бы мы ни обращались, к кому бы мы ни толкались — услышать нас не хотят.
Не говорим — помочь. Хотя бы только — услышать.
Даже по всей форме и в установленные сроки отвечая нам — все равно нас не слышат.
Будто ватой им уши заложило, будто глухими они родились на белый свет и так живут.
Услышьте!
Был момент, когда казалось, что Фирсова и Томковича все-таки услышали.
Начальник «Союзшахтостроя» Николай Ионович Алехин, ознакомившись с ситуацией, сложившейся в городе Воркуте, написал в Верховный суд Коми АССР, что «Союзшахтострой» отзывает акт ревизии комбината, на основании которого против Фирсова и Томковича было возбуждено уголовное дело. Все судебно-следственные расходы Н. И. Алехин готов был даже принять на счет «Печоршахтостроя». «На основании неоднократных обследований, — объяснял Н. И. Алехин, — были установлены факты несоответствия выполненных... работ фактическим инженерно-геологическим условиям». Короче говоря, допущен крупномасштабный брак. Для его исправления потребовались дорогие и сложные ремонтно-восстановительные работы.